Всяк сам по себе. Ни дедов с бабками, ни запаха хлебного мякиша и дешевого табака. Ни кузин с кузенами, ни теток с дядьками. Подраться не с кем. Не на кого свалить: «Это он!»; и невымытая посуда, и разбросанные вещи – твоих рук дело. Больше никого, кроме тебя. Ты в семье – один.
Один. Для ребенка это – страшное слово. Папа исчез, дед умер, тот дядя, который не папа, тоже исчез. И ты – один.
Кроме тебя только психованная мама, измученная одиночеством, и ты – ее затюканное дитя, смотрящее на мир такими глазами, словно уже слышен гул приближающегося бомбардировщика.
Се – наша жизнь, граждане. А у нас при этом хватает глупости смеяться перед телевизором.
Самое корявое дерево в лесу, скорее всего, выживет и упадет только под старость. Но самое сильное дерево на вершине заголившейся, как лысина, поляны упадет раньше. Его спалит молния или повалит буря. Оно – одно. Оно – не жилец.
Психологическим здоровьем и способностью выживать везде веет от человека, которого в детстве и юности окружали десятки родственников, сующих в карман пряник, дающих подзатыльник, шепчущих на ухо важные жизненные советы. Перепуганным и напряженным придется по необходимости чувствовать себя человеку, который всю жизнь был один. Его ласкали с надрывом, как перед смертью, его боялись отпустить на шаг от себя. Ему вложили в голову картину враждебности мира и собственной уникальности. Это – ложная парадигма.
Мы тоскуем по норме и обличаем современную жизнь в ее уродливости. Но мир подрублен под корень, и там, где нам кажется, что болезни понятны, мы клеймим, скорее всего, лишь побочные следствия того уродства, в котором живем, словно рыба в воде. Мир болен больше, сильнее, чем нам кажется, и носителем всех болезней мира, свернутых до размеров ДНК, является каждый из нас.
Простое стало редкостью, и обычное превратилось в чудо. Очевидно, из-за треснувшего фундамента нам никогда не поднять стены духовного дома так высоко, как поднимали их наши предшественники. Очевидно, лишившись нормальной жизни, мы стали бесполезны ко всему, кроме покаяния. Покаяние сохранит свою силу до той самой секунды, когда зазвучит архангелова труба. А остальное – нет, не сохранит.
Безногие не бегают стометровку наравне со здоровыми, и нам, безногим, не дано почти все то, что с большей легкостью давалось предыдущим поколениям.
Разрушение семьи – вот имя главенствующей язвы, которая лишила нас и силы, и мудрости, и возможности роста. Но не спешите исцелять язву собственными силами. То, что разрушалось столетиями, нельзя восстановить за годы. Да и не дело это одних лишь рук человеческих. Посему, опознав свое врожденное уродство, сядем тихо и задумаемся.
Ведь если калека стремится изобразить из себя здорового, то с него и спрос иной. А если он знает о своих недугах и сам от себя не бежит в лес фантазий, то для спасения ему нужны безропотность, и вера,