Что-то подобное уже было. Закрытая снаружи дверь церкви и единственная свеча в моей руке. Гроб с покойницей, совсем молодой девушкой. Что погубило ее? Болезнь или несчастная любовь? Широко крещусь и отхожу к алтарю. Я священник? Но почему я один здесь ночью? И почему заперта дверь?
Сердце сжимает какая-то тревога. Не к добру это всё… Раскрываю книжицу и начинаю нараспев читать молитвы за упокой девицы, опасливо поглядывая на гроб с телом – а ну как встанет! Слыхал я такие страшные истории, когда мертвецы оживали накануне похорон. Страх какой! Господи, защити от подобного! Снова осеняю себя крестным знамением и продолжаю молиться.
Красивая девушка! И словно не умерла вовсе, а прилегла отдохнуть. В неверном свете чудится, будто мерно вздымается её грудь, а щёки покрывает румянец. В белом одеянии она лежит с закрытыми очами, а мне всё так и кажется, что ресницы её вздрагивают, и она сейчас откроет глаза.
Час от часу не легче. От отчаяния хочется взвыть и разобрать голову на составные части, чтобы хоть так докопаться до истины! Изо всех сил барабаню в дверь – пусть придёт скорее надзиратель, пусть ответит мне на самый важный вопрос! Как же больно ничего не помнить о самом себе и как же страшно помнить о себе столько! Во мне будто тысячи душ роятся, но среди них я не могу найти своей собственной.
Я готов был ко всему, но только не к тому, что на стук никто не придёт. Снова пнул дверь с досады и вернулся на кровать. Рано или поздно ко мне придут. Должны же принести пищу и воду. А если нет? Тут я похолодел. А что если меня приговорили к мучительной смерти? Что же я натворил такого, если мне вынесли такой приговор? В животе заурчало, и я сглотнул вязкую слюну.
Следующий эпизод окончательно убедил меня в том, что я сошел с ума. Я сидел на табурете и с важным видом вылизывал лапу. Слава Всевышнему, переднюю. Пышные кошачьи усы, пушистый чёрный хвост, мягкая шерстка и уши-треугольники. Огромный чёрный кот. Любимец детей и женщин. Ну такой поворот уж совершенно был неожиданностью!
Я расхохотался в голос – ничего страшного, нам, сумасшедшим, можно! Больной на голову. Тогда камера – совсем не камера, а палата на одну персону. Темно – потому что ночь. А на стук и грохот никто не пришёл – так это мне, болезному, не спится, а дежурному врачу вполне себе спится и даже очень сладко. Шишка на затылке – сам и треснулся, скорее всего. Может, проверял череп на прочность посредством стены. В таком случае всё сходится. Точно, я безумец! Не иначе.
Дверь противно скрипнула и отворилась. Из коридора в палату проник лучик света. Я крепко зажмурил глаза, потом часто заморгал, привыкая к свету.
– Вот вы где, Станислав Викторович! Мы с ног сбились, а вы тут в подсобке, оказывается, –