Ольга навсегда запомнила, сколько неприятностей для них повлек его поступок. Это было единственное заявление в семинарию со всей области.
Стоило только брату его написать, как первым, спустя неделю, по разбитой дождями дороге, на мотоцикле, к ним приехал седой усатый участковый, который, не разуваясь, зайдя в кухню и наследив по половикам, долго и грозно расписывал, до какой беды могут довести все эти семинарии, подытожив почему-то тем, что брат непременно плохо кончит – попадет в тюрьму или в психушку. Следом за ним, через несколько дней, на черной машине приехал вальяжный самодовольный второй секретарь районного комитета ВЛКСМ, в галстуке и лакированных блестящих туфлях. Он привез им банку растворимого индийского кофе в подарок, и, закурив сигарету, доверительно заглядывая в глаза, настойчиво предлагал брату одуматься и поступить на выбор в любое другое учебное заведение района или области, обличая тьму мракобесия и делая упор на достижениях партии и науки, для чего доставал из портфеля потрепанные книги и газеты с подчеркнутыми цитатами. Ольга, присутствующая при этой беседе, ощутила себя участницей какой-то первомайской демонстрации, где на трибуне докладывают об успехах партии в построении светлого будущего, не хватало только транспарантов и торжественной музыки. Последним их посетил председатель колхоза, придя однажды вечером к ним пешком. Надевший по такому случаю свой официальный пиджак со всеми фронтовыми орденами и медалями. Укоризненно тряся головой, он просил брата не совершать порочащего общественность шага и не позорить их колхоз перед людьми. Но брат был неумолим, наверное, осознавая, что это единственный для него шанс вырваться из дома. И никакого другого шанса мать ему не даст.
У Ольги такой возможности не было. Все ее надежды после окончания средней школы уехать в областной центр и поступить в ВУЗ вдребезги разбились о материно непреклонное стремление оставить ее рядом с собой. Не желая рисковать, мать спрятала Ольгины документы, чтоб та не смогла подать их в институт. После чего устроила Ольгу на местные курсы кройки и шитья, с последующим трудоустройством в швейный цех при колхозе, где с утра до вечера Ольга шила мешки и фартуки. Второй год Ольга не могла простить матери этот поступок, скрытно откладывая деньги, чтоб летом навсегда уехать. Скорая смерть отца даже шла на пользу ее планам, отвлекая мать от постоянного надзора за дочкой.
– Надо Анатолия позвать, чтобы с отцом успел попрощаться, – наконец-то с вызовом произнесла мать, уставившись на Ольгу.
– Ну, так позвони ему от председателя в монастырь, – холодно отозвалась та, одергивая старый ситцевый сарафан, – я-то тут причем?
– Звонила, – с каким-то истеричным надрывом провыла мать, закрывая лицо дряблыми