Огонь потушен был, залитый,
Залила прямо из ведра
Парным и вкусным молоком,
Опять встает под образа
И снова падает ничком:
«Спасибо, мать тебе Мария,
Что нас опять уберегла,
Ведь мы же тезки, ты святая,
А я, как видишь, вся больна,
Сегодня завтрака не будет,
Дотерпят детки до обеда,
Но бабка долго не забудет,
Что стоила ее победа.
Поехали
Звонит с плеча нам первый класс,
худая рыжая девчонка,
пора, мой друг, ведь это глас,
не просто гласс, а выстрел гонга,
кому-то станет он набатом,
кому-то просто звон в ушах,
но не забудешь, что когда-то
был в первом классе, в малышах,
девчонок дергал за косички,
а позже дрался из-за них,
дарил измятые странички
стихов нелепых, но своих,
не вспомнишь ты уже ни разу,
когда пришла на Русь орда,
«садитесь дети» – эту фразу
ты не забудешь никогда,
пройдут года, забудешь ты
все интегралы и склоненья,
но школы добрые мечты
ты не забудешь, без сомненья,
звонит с плеча нам первый класс,
худая рыжая девчонка…
Пополам
Через тире две даты – это мало,
Еще есть фото, но оно не в счет,
На фото только миг – его не стало,
В тире вся наша жизнь и весь отчет.
И этот знак, похожий так на минус,
Который вычтет нас из жизни навсегда,
По-разному у всех в него вместилось,
Кому-то просто прочерк. Умер? Да.
Простой пунктир, но в нем века и годы,
Миры и страны уместились в нем,
Проходят дни, и утекают воды,
Она придет ко всем… Мы все умрем.
Придут другие с плюсом и цветами,
Посмотрят в наши даты и вздохнут.
И будут думать, что умрут они едва ли
И ангелы их души не возьмут.
Но при рожденье год уже записан,
Вторую дату каждый ищет сам,
А между ними, судьбами облизан,
Короткий знак, что делит пополам.
Потерянное
Она боялась стареть, плевалась на отражение.
В зеркале видела смерть, мозг распирало от процессов брожения.
Мысли всегда об одном: выглядеть и соответствовать.
Раздражал дежурный стиплом, еще больше желанье советовать.
Каждую ночь гламур и борьба с пропавшими венами.
Эти рожи накрашенных дур, потные руки между коленями.
Грязные кухни с утра, черные мошки усталости.
А душа так боится нутра и желает скорейшей старости.
У нее даже где-то дочь, да и муж был, наверно, иль не было.
Мать такая была точь-в-точь и опять это чертово зеркало.
Пустота, пустота везде: холодильник, душа и взгляд.
В этой жизненной борозде она не хочет смотреть назад.
С ней и стены