Продолжая разбирать вещи – обломки разбитой жизни и затонувшего прошлого, – я обнаружил в одной из шляпных картонок маленький металлический ящичек, в котором хранились сокровища моего детства. Вместо моих оловянных солдатиков там лежали разноцветные стеклянные шарики. Но фотография, украденная у старой дамы с улицы Константин, никуда не делась. Значит, мой секрет пережил тетю с дядей, а затем и мать. Сев на кровать с фотографией в руках, я с любопытством рассматривал черно-белое изображение. Когда я перечитал короткую надпись на обратной стороне фотографии, в памяти всплыла тайна, окружавшая это старое воспоминание. Сам не знаю почему, я был глубоко убежден, что этот документ, молчавший столько лет, может кое о чем рассказать.
Весна в Париже была теплой. Я остановился в небольшой гостинице рядом с площадью Данфер-Рошро – в безликом, лишенном всякого очарования отеле, похожем на сотни других. Сунув фотографию во внутренний карман пальто, я направился к местам своего детства. С трудом найдя выход из метро «Инвалиды», я наконец поднялся по лестнице и увидел распускающиеся ветви деревьев. Эспланада была пустынна. Я сразу же различил крыши Бурбонского дворца и поспешил дальше, навстречу своему прошлому. Мне казалось, что ничего особо не изменилось, и в то же время не верилось, что именно сюда я приезжал каждое лето, пока не окончил начальную школу. Перейдя улицу, я с волнением увидел окно квартиры, в которой жили Симона и Марсель. Не задумываясь я прижался лбом к стеклу и заглянул внутрь. Мое смятение было настолько сильным, что я ожидал в любой момент увидеть полную фигуру тети или хромающего дядю. Но квартира, куда я приезжал на каникулы, уступила место современно обставленному кабинету, в котором ничего больше не напоминало о моем детстве. Отступив на несколько шагов, я окинул дом взглядом.
Здание, построенное в великолепном классическом стиле, было таким же величественным, как и прежде. На фасаде теперь развевался красный флаг со стилизованным кленовым листом, а табличка гласила, что здесь располагается Канадский культурный центр. Я уже собирался уходить, когда ко мне подошла пожилая женщина, которая, судя по всему, наблюдала за моей пантомимой. Укоризненным тоном она спросила, что я здесь ищу. Я объяснил, что в детстве часто приезжал сюда к своей тете, которая работала в этом здании консьержкой. С гордостью человека, повидавшего жизнь, она сообщила, что живет в этом районе с 1962 года. Но когда я спросил, не знала ли она моих дядю и тетю, месье и мадам Лубе, старая дама ответила, что не может помнить имена всех консьержей, живших на этой улице.
В отчаянии я добавил,