… Мы с Владиком возвращаемся из очередного рейда по электричкам, я смотрю в тёмное окошко на зимние пейзажи, но вижу в основном своё отражение да Владика, то ли дремлющего, то ли пребывающего в своем обычном состоянии глубокого самопогружения. Накидали нам сегодня больше, чем достаточно, и в основном бумажками – нести легко. Вся выручка сложена в сумку типа кондукторской и висит у меня на шее под курткой. С тех пор, как произошло моё чудесное превращение в девочку-ромашку в голубом пуховичке, подавать стали больше – наверное, мы создаем обнадеживающее впечатление людей, испытывающих временные трудности.
Я даже не удержалась и съездила на другой конец города к своей бывшей школе, подкараулила Машку после уроков. Моих денег хватило на четыре мороженых, две банки пепси и десять минут игры в автоматы на пятачки. Потом мы немножко попрыгали в сугробы, а на прощание она сунула мне в карман сложенный листок бумаги.
СЛЕПОЙ СТАРИК И ПАНДА
СЛЕПОЙ СТАРИК ШЕЛ ПО УЛИЦЕ С ПАНДОЙ. А НА ПАНДИНОЙ ГОЛОВЕ БЫЛА НАДЕТА ДОКТОРСКАЯ ШАПКА. ВСЕ ТАК И ДУМАЛИ – МЯГКИЙ ДОКТОР НА ПОВОДКЕ ИДЕТ. ПРОХОДЯЩАЯ МИМО ЖЕНЩИНА СКАЗАЛА ПОДРУЖКЕ:
«ЭТОТ ДОКТОР ХОДИТ КАК УТКА И, НАВЕРНОЕ, ОН ДАВНО НЕ БРИТЫЙ». ПОДРУГА ГОВОРИТ: «Я БЫ ТОЖЕ ХОТЕЛА СЕБЕ ТАКОГО СУПРУГА». ПАНДА УСЛЫШАЛА, ЧТО ПРО НЕЁ ГОВОРЯТ И ПОБЕЖАЛА ОЧЕНЬ БЫСТРО. ТАК БЫСТРО, ЧТО СТАРИК УПАЛ И ТАЩИЛСЯ ЗА НЕЙ ПО ЗЕМЛЕ НА ПОВОДКЕ. ЛЮДИ ЗАКРИЧАЛИ: «ДОКТОР ВЗБЕСИЛСЯ! ВМЕСТО ТОГО, ЧТОБЫ НЕСТИ БОЛЬНОГО НА НОСИЛКАХ, ТАЩИТ ЕГО ПО ЗЕМЛЕ!» И ДЕД КРИЧАЛ: «Я-Я-Я ТА-А-АЩУ- У- УСЬ!».
…На конечной станции мы не торопимся выходить – дожидаемся, пока из вагона не выкатится последний озабоченный мешочник. В тамбуре нас тормозит неприятная троица – мутные парни в облаке анаши. Меня отпихивают к закрытой двери, а Владику заламывают руки и начинают орать, чтобы «давал бабки», тем временем механический голос оповещает присутствующих, что поезд следует в парк. Электричка с шипением закрывает двери и плавно трогается. От ужаса я вцепляюсь в красную ручку стоп-крана и дёргаю её изо всей силы. Пока участники разборки падают друг на друга, я на ватных ногах бесконечно долго пробираюсь и пробираюсь, пробираюсь к снова открывающейся двери с одной-единственной мыслью – если не выскочу, мне – конец. За моей спиной раздается страшный мат и сильно обжигает левый бок. Я выпадаю на утоптанный снег перрона…
18.
Завтра меня выписывают. Это мне сообщила Юлигеньевна, в очередной раз обстучав и обслушав и, не дав сердцу времени ухнуть вниз, без перерыва спросила «пожить у меня хочешь?». Я только и сумела глупо промямлить «а можно?». Уже из дверей она «сделала мне большие глаза» – «все можно, если осторожно».
Юлигеньевна приносила мне шоколадки и тетрадки для рисования. И плеер, чтобы убаюкивать мой заживающий бок. И никогда не сюсюкала со мной, как с мелкой. Однажды я безобразно расквасилась, а она быстро привела меня в чувство, употребив некое выражение из лексикона Тамары Рыжей, отчего сквозь