– Боюсь, – сказал он, улыбаясь и потирая лошади спину, – боюсь, чересчур я тебя балую. Первый раз оседлал, а ты уже – погладь да погладь.
В этот вечер Клинт перевел Дымку на новое место, где трава была высока и свежа, где ее было много, но Дымке не хотелось есть, и он едва прикоснулся к траве. Он стоял неподвижно и, казалось, перемалывал какие-то трудные мысли вместо того, чтобы пастись. Работая в корале с другими дичками, Клинт то и дело сквозь колья кораля посматривал в сторону Дымки, и всякий раз лошадь стояла в том же положении, что и прежде, а если и опускала голову к земле, Клинт видел, что она, хоть и щиплет траву, но почти не ест.
«Пожалуй, сегодня его лучше оставить в покое, – решил ковбой, видя, что и к полудню не переменилось поведение Дымки. – Пусть обдумает, что к чему».
Уже ярко светило солнце, когда на другое утро Клинт выглянул из дверей своего бревенчатого дома и увидел посреди пересохшего русла Дымку. Лошадь, казалось, после долгих размышлений пришла к какому-то решению и снова принялась за еду; когда выглянул Клинт, она ела так, как будто старалась наверстать потерянное время, и настроена была, по-видимому, крайне мирно.
Ковбой ухмыльнулся.
– Ну, я знаю, что решил этот пострел, – сказал он. – Он намерен драться: как пить дать, будет мне сегодня встряска.
Клинт окончил свою дневную работу и, накатавшись досыта на девяти сырых, норовистых и брыкливых дичках, отправился к месту, где был привязан Дымка. Он отвел его в кораль, где два дня тому назад была у них первая битва. Дымку было теперь не узнать, точно его подменили. Голову он держал выше, не робел, не храпел при всяком пустяке, как в первый раз, и даже не взглянул на седло, когда Клинт надевал его и затягивал подпругу.
– Больно грозно ты пыхтишь, старина, – заметил Клинт. – В ноздрях у тебя так и рокочет. Что ж, потягаемся, дружище.
Клинт, хоть и шутил, приготовился к серьезному делу. Он должен был показать Дымке свое превосходство, потому что, сорвись он на этот раз, ему трудно было бы сладить с лошадью и пришлось бы пустить в ход крутые меры.
Ковбой видел блеск в глазах Дымки и понимал этот блеск, понимал каждое его движение, и все это означало борьбу.
– Я рад, что в тебе столько норова, – сказал Клинт, надвигая шляпу на лоб. – Но раз ты намерен драться, придется драться и мне, и кому-то из нас суждено победить. Посмотрим, дружище, кто кого.
Дымка только слегка тряхнул головой, когда Клинт положил ему руку на левый глаз и вскочил в седло. Для ковбоя это было предостережением, он должен был усесться – усесться прочно и крепко, потому что представление обещало быть очень серьезным.
Большая разница