После невероятно длинной поездки нас разом окутала жара и тёплый солнечный свет; пальмы мягко раскачивались на ветру, благоухали цветы, возвышались скалистые горы, и мерцало серебристое море. Мы были в Крыму.
Всё хозяйство, включая нашего фокстерьера Билли и тряпичную собаку Мисси по имени Кошка, вселилось в виллу, которую предоставила в распоряжение моей матери императрица-мать, Мария Фёдоровна. Вилла находилась на окраине парка, который огибал её собственный дом, и называлась Харакс.
Вскоре мы вошли в привычный ритм строго распланированного режима дня и вялого английского детского питания – все размельчённое, кашицеобразное, – смягченного обильными полдниками, книжками Беатрис Поттер, детскими стишками и длинными прогулками.
В закрытых уголках обширного запыленного сада, в кустах, покрытых цветами, мы играли. Часто приходили две изящные, одетые в чёрное дамы и наблюдали за нашей возней в песочнице, это были царица-мать и её фрейлина. На их тарелкообразных чёрных шляпах возвышались перья и когти, словно шляпы были украшены мертвыми воронами. У императрицы было помятое лицо и светлые, приветливые глаза; её фрейлина казалась отсутствующей – словно её тень.
Наша няня, мисс Менцис (мисс Томпсон не было больше с нами), и гувернантка Ирины, мисс Скотт, ставили нас на ноги, отряхивали пыль и опускались в глубоком реверансе, шепча нам поспешно на ухо, чтобы мы себя хорошо вели.
Царица гладила нас по головам и дарила конфеты, завернутые в бумагу и украшенные лентами. Она говорила с нами очень мило, ломаным, глухим, словно рубленым голосом. Мы совсем не робели и полюбили её.
Хотя мама и папа часто уезжали на север, тогда, когда они бывали дома, они проводили с нами, детьми, времени больше, чем когда-либо раньше. Мама разрешала нам играть её ожерельями, цепочками, на которых висели драгоценные пасхальные яички, их эмали сверкали, как цветы, украшенные крохотными разноцветными звездочками, – красивее, чем любая игрушка. Папа привёз их из Петрограда. Он просто вошёл в наш дом, открытый для грабежа – каждый мог войти и взять всё, что он хотел, даже дверь дома не была закрыта. Папа нашёл яйца в ящике туалетного стола мама и засунул их в карман. Так как там воровал каждый, его никто не задержал.
Ирина любила украшения и рассказывала нам, что «более крупные вещи» мама были сданы в банк до тех пор, пока не прекратится стрельба и мы не сможем возвратиться домой. Слово «банк» звучало как нечто среднее между тюрьмой и крепостью – во всяком случае, как нечто, что было не так легко разграбить, как наш дом, но «более крупные вещи» мы никогда больше не увидели.
Пока