Но Мона не желала снова носить туфли на высоких каблуках. Куда приятнее было ходить по голым дощатым полам на Первой улице. Их теперь всегда отлично натирала новая прислуга. Янси, отвечавший за уборку, полировал их часами. Даже старая Эухения теперь больше работала и меньше ворчала.
Мона встала, расправила шелковое платье, которое, возможно, было окончательно погублено, и подошла к окну, выходившему в сад, чтобы ее облило солнечным светом, теплым и свежим, и воздухом сада, наполненным влагой и сладостью. Все, что Мона обычно воспринимала как само собой разумеющееся, на Первой улице казалось вдвойне удивительным и стоило короткой медитации, перед тем как окунуться в дневные дела.
Протеины, древесный уголь, витамин С. Мона умирала от голода. Накануне вечером, когда все родственники пришли, чтобы обнять Беатрис, стол ломился от закусок, но Мона забыла поесть.
«Нечего удивляться, что ты проснулась среди ночи, идиотка», – сказала себе Мона.
От голода у нее всегда болела голова.
Мона снова вспомнила о Роуан, плававшей в одиночестве, и эта мысль встревожила ее: нагота, странный выбор времени, присутствие охранников…
«Не глупи, – успокаивала она себя. – Роуан же из Калифорнии. Они там постоянно такой ерундой занимаются».
Мона потянулась, расставила ноги в стороны, коснулась кончиков пальцев на ногах, потом выгнулась назад и потрясла головой, пока волосы не рассыпались и не стали прохладными, после чего вышла из комнаты в длинный коридор и через столовую направилась в кухню.
Яйца, апельсиновый сок, смесь по рецепту Майкла. Возможно, это действительно очень питательно.
Запах свежего кофе удивил Мону. Она тут же достала из буфета черную китайскую чашку и заглянула в кофеварку. Очень черный эспрессо, любимый Майклом. Он постоянно пил такой в Сан-Франциско. Но Мона вдруг поняла, что кофе ей совсем не хочется. Она жаждала чего-то прохладного и простого. Апельсиновый сок. Майкл всегда держал в холодильнике несколько бутылок. Мона наполнила чашку соком и аккуратно закрыла бутылку, чтобы не дать витаминам улетучиться. И тут вдруг осознала, что она не одна.
За кухонным столом сидела Роуан и наблюдала за ней. Роуан курила сигарету, стряхивая пепел в тонкое блюдце китайского фарфора, с цветочной росписью по краю. На ней был черный шелковый костюм с длинным, облегающим двубортным жакетом. Он был застегнут на все пуговицы, только под ним не было блузки или рубашки – лишь нагая плоть, и видна была расщелина между грудями. В ушах жемчужные серьги. На шее тонкая нитка жемчуга.
– Я тебя не заметила, – призналась Мона.
Роуан кивнула:
– Ты знаешь, кто купил мне всю эту одежду?
Ее голос звучал так же сочно и ровно, как накануне вечером: воспаление горла прошло окончательно.
– Наверное,