В кресле подле стола графа восседал настоятель Лионест Готтон, глава Тиринборской церкви, личный исповедник Эстора Эмельгема, а также один из его первых советников. Толстощёкий священник с рыжей бородкой на лице, белоснежной кожей и пухлыми пятнистыми руками лишь одним взглядом своих маленьких карих глаз поприветствовал вошедшего барона. Ему было пятьдесят три года, сорок пять из которых Аионест Готтон отдал церкви. Белая роба настоятеля, увешанная всевозможными серебряными символами, бросалась в глаза в этом мрачном месте.
Барон Турин Эмельгем, сделав три широких шага, приблизился к брату и попытался обнять его, однако граф пренебрежительно отвернулся и приказал усаживаться. Он был скуп до эмоций и слишком стар для своих лет. Тем, кто знал графа всю жизнь, всегда казалось, что он стал стариком, будучи ещё мальчишкой.
– Вина, – усаживаясь в кресло, проговорил Турин Эмельгем, и виночерпий, который всё это время тихо прятался в тёмном углу, поднёс графин и наполнил кубок барона до верха. Барон отпил до половины, утёр усы тыльной стороной ладони и обратился к графу. – Ваш побочный сын разлагает дисциплину среди порядочной молодёжи. Не успел я вернуться в Еловый Бор, а Арвин уже умудрился поколотить Гидена Тандерби и моего пажа – Брюна Эрнитора. Вы ведь знаете, что внук барона Тандерби находится здесь под вашим личным покровительством…
– Знаю, брат, – устало произнёс Эстор Эмельгем и вздохнул, поглядывая на настоятеля Готтона. – но если мой сын смог с одной палкой побить двух вооруженных дворян, кто из них будет лучшим защитником наших земель?
Священник медленно засмеялся, издавая урчащие звуки, подобно квакающей жабе.
– Он – бастард, – метнув на настоятеля грозный взгляд, проговорил Бык. – Если чернь смеет поднять руку на дворянина, эту руку следует отсечь.
– В этом бастарде течёт моя кровь, – глядя на брата исподлобья, ответил граф, – и он находится под моей протекцией, ничуть не уступая в этом Гидену Тандерби или любому другому дворянском отпрыску. Если закон не позволяет давать титул побочным отпрыскам, пускай все знают, что я отношусь к нему так же, как и к родному сыну.
– В таком случае следует заняться его воспитанием, – настаивал Турин Эмельгем. – Негоже колотить своих сверстников почём зря.
– Тебе не кажется, что этот бастард – единственное светлое пятно в нашем мрачном уголке? – щурясь, спросил Эстор Эмельгем.
– Забудем о нём, – махнув рукой, проговорил барон и допил вино одним глотком. Он знал, что спорить с братом насчёт Арвина было бесполезно. Старик был слишком привязан к своей любовнице, от которой