Я посмотрел на часы, потом в голубое небо. Уже десять. Странный какой-то день начинается, пестрый как радуга и тяжелый как свадебное меню. У нас с Серегой одновременно образовались две почти неразрешимые проблемки. Мы оба не знали, как нам быть с неожиданно свалившимся «счастьем».
Забавно, но мои журналистские мозги иногда работали отдельно от меня. В какие-то короткие секунды меня могла посетить совершенно гениальная идея, которая столь же стремительно могла покинуть меня, не оставив и следа. Но не этим странным утром!
В голове у меня пронеслось как вспышка: «Я не знаю, что мне делать с Червяковым, а Серега не знает, что ему делать с камерой. Забавно же?».
И, клянусь мамой, я тут же об этом забыл! Потому что снова позвонила жена.
– Слушай, гад, – сообщила она мне уже заметно спокойнее, чем в первый раз, – я устала. Завтра я подаю документы на развод… и пошел ты в жопу со своими кризисами! Понял?!
И бросила трубку.
Десять часов спустя мы с Сережкой Косиловым, пьяные и безумные, ехали на моем «ланосе» по пустеющему вечернему городу. Я успел немного поспать на косиловской кровати в спальне, заваленной дисками, блоками питания и старыми журналами. Едва приклонив голову на давно не стиранную наволочку, я сразу почувствовал, насколько был измотан. Проснулся где-то около трех часов, когда солнце, перекатившееся на западную сторону неба, начало щекотать мои сомкнутые веки.
Отдохнув, мы с Серегой поели, выпили водочки, поговорили, снова выпили, снова поговорили, снова поели… Безумный день Фигаро продолжался, я давно не чувствовал себя таким неприкаянным. Чтобы не соврать, последний раз мое тело так долго и счастливо существовало отдельно от души где-то все в той же середине девяностых, когда мы с институтскими друзьями, отыграв хороший концерт в ресторане, тут же бежали тратить заработанные деньги в ближайший кабак. Потом бродили по улицам, а с рассветом снова бежали в лавку. Наверно, это было ужасно, но в моей теперешней жизни порой не хватало чего-то подобного, когда ты точно знаешь, что тебя никто не ждет и тебе не перед кем будет оправдываться. Многажды руганная и проклятая свобода девяностых, как мне тебя не хватает…
Я был все-таки в достаточно приличной форме, чтобы вести автомобиль. Обычно я вообще не сажусь за руль пьяным, но только не в этот день! Я вдруг понял, что мне по барабану. Я уже не любил окружающий мир, как раньше, и начинал его презирать. Что касается Сереги, то он, отбросив природную застенчивость заики, с самого начала потребовал чьей-нибудь крови. Он колбасился