– У меня нет в достаточном объеме данных для интерпретации, – уклончиво ответил Главный Смотрящий, когда они вышли на веранду, оставив позади шумные освещенные помещения, – но создается впечатление, что их стало меньше рождаться.
Сенатор, прищурившись, созерцал открывшийся городской пейзаж. В сумерках вечной ночи Грин не мог различить выражение лица своего собеседника.
– Может быть, департамент отбора не справляется со своими обязанностями? – предположил, помолчав немного, сенатор. – Может, нужны новые технологии фильтрации?
Грин отрицательно мотнул головой:
– Мы контролируем их работу. Они и так на пределе возможностей. Никто из родившихся Смотрящим не может уклониться от службы. К тому же для таких, как мы, смотреть – это первая жизненная необходимость, первая потребность почти на генетическом уровне.
– И как давно прослеживаются подобные неутешительные тенденции?
– Третье поколение дало подтверждение устойчивому снижению.
Сенатор резко повернулся к Грину:
– Когда Вы собирались сообщить мне об этом?
– Я направлял отчеты по инстанциям, согласно регламенту. Видимо…
Тонго слегка смягчился:
– Теперь Вы можете отчитываться непосредственно передо мной, напрямую. В любой момент, когда сочтете нужным.
Грин слегка наклонил голову:
– Разрешите покинуть зал? Сегодня выдался сложный день.
– Конечно. Отдыхайте… Кстати, – сенатор сжал локоть Смотрящего, придержав его на несколько секунд. – Вы, кажется, дружили с профессором Карпинским? Что он думал о последних тенденциях? Вы случайно не в курсе?
– Не знаю, – сухо ответил Грин. – Наши отношения были сугубо деловыми.
***
Золотисто-персиковый цвет окрашивает вечером западную часть небосклона. Потом он сменяется на багровую дымку. На ее фоне отчетливо видно солнце – огромный, немного сплющенный светящийся диск, плавающий у самого горизонта. Ему вслед несутся по автостраде, мерно гудя, тысячи усталых машин. Все погружается в оранжевый туман угасающего дня. Все пахнет солнцем: и кожа загорелых рук, уверенно лежащих на руле, и пыль на ветровом стекле, и ветер автострады, влетающий в окно разогретой за день машины. Ветер рвется и мечется по салону, жаркий и пряный… И ты сливаешься с этим ветром, с этой скоростью и безграничным простором…
Грин вынырнул из сна, будто из омута, с часто и тревожно бьющимся сердцем.
Сон ли это? Разве может сниться то, что не видел никогда? Карпинский утверждал, что это возможно. И что это не просто сны, а память, передающаяся через поколения, и живущая в нас по-прежнему на клеточном уровне.
Грин встал, не включая свет, в несколько шагов пересек небольшую комнату и остановился перед приборной панелью, отливающей темно-фиолетовым глянцем. Помедлив немного, выбрал клавишу с зеленой светящейся