Кто-то сказал: «Я мыслю – значит, я существую». Ну, правильно. Я СУЩЕСТВУЮ. Вопрос: где, и кто я? И где моя память? Она всегда выкидывает коленца. «Оказывается, вот что я помню, значит, не все потеряно?».
Последнее – спорно. С памятью и раньше часто бывали проблемы. Бывали, но когда? Да и бывали ли? – Памяти-то никакой нет.
Бывали проблемы, но бывали и просветления. Когда?
Он напряг ее, свою память, – и боль грозовыми раскатами поднялась откуда-то снизу и заполнила всю голову.
«Когда не болит голова». Это понятно. Сейчас она болит – это факт. Сильно болит, хотя терпеть еще можно.
«А зачем? Ты же умер».
«А это еще что такое? Почему этот противный голос доносится, как бы, изнутри? Я умер?
«Непременно умер», – и под нос подсунули непонятное пугающее видение.
«Так вот оно что? Этого еще не хватало? Но сам же себе и возразил: «А ты чего ожидал? Тебя же предупреждали. Или и это забыл?».
Если предупреждали, то такое забыть не возможно.
Его извлекают из земли, – могилы, стало быть, – подсказывает услужливая память, – …, ну, допустим, – из могилы два монаха. «А почему, только из могилы? Из гроба, наверное? Зачем?».
– «Обмыть, и завернуть в саван. Так делалось всегда».
Тогда, понятно. Монахи – это яснее ясного. Это смерть. Но я же мыслю?
– «Мысли, – кто же тебе мешает. Мысли, сколько угодно, только не мешай им выполнять их скорбную работу».
– Подождите. Меня же закопают.
– «Конечно, закопают. Наверху не оставят».
– Но я же живой.
– «А это – спорно. Вот придет судья, – он и решит.
– Понтий Пилат? – Почему-то, на ум приходит только это имя.
– «Ну, конечно, как только, так сразу, и Понтий Пилат. Думаешь, иных нет?».
Мысли немного путаются, и из памяти вырисовываются все те же монахи.
– Зачем они меня сюда принесли?
– «Излишне сердобольные, – вот и принесли».
– И часто они так?
– «Тебя-то это не должно волновать. Принесли – и принесли. Не твоего ума это дело».
– А если моего? – Но ответа не последовало, а без ответа – какой разговор?
Но, все равно, от проблем с памятью никуда не деться. И все же, почему он помнит только то, что его, настолько же бессильного, куда-то тащили. Нет, несли, – конечно же, несли – на спине два … монаха. Даже один, а второй шел следом. Память этим, разумеется, не заканчивалась, и не с этого начиналась. Или это и не память, вовсе. И монахи – это не моего ума дело….
Наверное, монахи – не из памяти? Он уверен, что там были монахи, он уверен, что его кто-то нес на спине по шатким мосткам, и не по одним, а по веренице мостков, – это как пить дать. Ага! Память расширяется! Ура!
Наверное, он потратил много сил на свою память, поскольку