В действительно цвета руки он не видел, но и во тьме понимал, что дело может оказаться куда серьезнее, чем он предполагал. Сон пошел на пользу. По крайне мере стало немного легче, и чтобы понять насколько он сжал правую ладонь в кулак.
В следующий момент он перевернулся влево, сел, повернулся лицом к зажатой руке, уперся коленом об стену и, осознав, что если он не сделает это с первого раза, а на второй рывок сил уже не останется, потянул поручень вверх, а левую руку, которую чувствовал только у плеча вбок.
Жутко сдавленная, цепляясь опухшей тканью и сдирая, казалось до костей кожу натянутая рука на последних сантиметрах, как кусок мяса выпрыгнула из капкана и ничего не чувствующей кистью смазала его по лицу. От боли он потерял сознание.
Третий выход из бессознательного состояния Павел запомнил, как самый сносный – ныла только рука, для которой, судя по ощущениям последние часы, стали началом оздоровления
Ободранная и припухшая она была живая и горячая от крови, которая омыла застоявшиеся сосуды. Общее онемение сохранялось, и кисть также безвольно висела. Выдернув подол рубашки из брюк, он по краю оторвал широкую ленту, которую связал и накинул себе на шею, после чего продел сквозь тряпичное кольцо руку. Сил хватило, чтобы подняться, опереться о стену вагона и снова задуматься.
Время шло. Он оценивал состояние, и раз за разом откладывал попытку встать и вылезти из железного короба. Глаза давно привыкли к полутьме, и он видел все отчетливо. Сознание рисовало картину со стороны.
В пустом вагоне сидел, согнув одну ногу в колене одинокий потрепанный человек. Мозг пронзали тысячи мыслей и ни на одну из них не находилось вразумительного ответа. Мелькали вопросы: – Как? Зачем? Почему? На этом мысль обрывалась и ускользала, а на ее место одновременно лезли сотни новых.
В какой-то момент Павел резко встал, сделал два шага и посмотрел вверх. Отсюда надо было выбираться. Каких – то два метра с небольшим, но при его среднем росте и недействующей руке – это была проблема.
Он представил, что вагон полон молока и он как та лягушка пыхтит, карабкается и брыкается, взбивает масло и покидает вагон-кувшин, на деле доказав что упорство, а скорее желание жить побеждают. Но доказывать что – либо кому-то здесь было не надо, а молока не было и в помине.
Тут же он, впервые поймал себя на мысли, что за столько времени никто не появился и не стал его спасать. Ни тебе воя машин с красными крестами, ни людей с носилками с лицами полного благородства. Никто не хотел стать героем и спасти человека, попавшего в катастрофу.
Он встал на поручень, который теперь был в полуметре над полом, и дотянулся до следующего, который оказался не так уж и далеко. Подпрыгнув, правой рукой он уцепился за трубу и тут же подобрал ноги, закинув их на поручень. В следующий момент он, выбрал в разбитом дверном окне место, где не было стекол,