Мнение Татьяны Яковлевны про Олесю было полностью заслуженное, никакой эйфории или экзальтации в нем не было. Татьяна Яковлевна была уверена, что Олеся и сама бы справилась, боец она была несломляемый. Но «бабушке Тае» было радостно и дорого, что Олеся не оттолкнула ее, после того как Сергей привел в Олесину комнату представительницу очень древней профессии. Олеся среагировала на это, как на дурной сон, ничего не выспрашивая, без истерик и требований, попросила Сергея дать согласие на развод, и как можно быстрее исчезнуть из ее жизни.
Сергей исчез более или менее быстро – сразу, как вывез из Олесиной комнаты все, что покупал он и что покупал не он, разве что косяки у дверей отрывать не стал. Олеся осталась на матрасе с двумя маленькими детьми, кроватку для малышки покупала Татьяна Яковлевна, ее только он и не тронул. Со стыда готова была сквозь землю провалиться Татьяна Яковлевна, и готова была, конечно же, к самым неприятным словам в свой и сыночка своего адрес. Но совсем другое случилось. Олеся ни в суд не подала, никому не жаловалась, кое-как приткнула доску одним концом на подоконник, другим на старый коммунальный стул, имевший статус «общего», – и так вот получился стол обеденный. Татьяна Яковлевна все ждала, когда прорвется из нее крик и боль, злоба и гнев – но ничего так и не сказала Олеся, ни тогда, ни теперь, ни одного плохого слова про Сергея. Вообще никакого слова про него она не сказала с тех пор…
То, что Олеся доверила Татьяне Яковлевне и ключи от квартиры, и свою старшую дочь нянчить, было для Татьяны Яковлевны словно знаком тотального Прощения. Никто ведь дорогое свое врагу не может вручить, раз она дочь свою оставляет – значит, нет за пазухой камня. А для Татьяны Яковлевны было это очень и очень важно, ответственность за сына она не просто чувствовала, как мать, но прекрасно понимала, что только вот такая Олеся могла решиться родить от алкоголика (назовем уж вещи своими именами) и разгильдяя.
Олеся-то после Вани совсем потерялась, чувствовала себя ржавой копейкой на дороге Судьбы, и никого и не винила. Напротив, она радовалась, что хоть Ваня-то у нее был, и теперь вот дочка. Когда Сергей, на очередной молодежной вечеринке у близких Олесиных друзей, предложил ей стать его девушкой, у нее и мысли не было – а достоин ли он её? Мысль одна была: ещё кто-то смотрит на нее как на девушку, а не как на мать-одиночку!
Этот путь, отметина эта, матери-одиночки, она ни на секунду о себе забыть не давала. Пособие в 3200 рублей не оставляло такой возможности. Работать надо было хоть кем-то, и вот это «хоть» все и решало. Доходило до того, что ночью голодная Олеся выходила на кухню, и, не включая свет, открывала чей-то шкаф, запускала руку в какую-то пластмассовую банку с крупой, и что ухватила худым кулачком – то и было ее едой на сегодня. Сидеть просить милостыню у метро ей в голову не приходило, с педагогическим-то образованием. А устроиться на работу