А Славка был живой и теплый. Неидеальный. Русский рок он категорически не воспринимал – только запад, и очень тяжелый.
– Но Мавра все-таки послушай, тебе не может не понравиться, – я всучила ему эту кассету – тогда еще с буклетом. Как от сердца отрывала.
Он обреченно вздохнул. «Арию» он любил, а остального в отечественной сцене знать не хотел.
На следующий день он перезвонил мне и сказал:
– Я послушал Маврика!
– Ну и? – мое сердце замерло.
– Это охренительно!
Пропала моя кассета, – мысленно вздохнула я.
– Я хочу диск найти, такую музыку нельзя слушать в таком качестве.
Он уже давно не покупал кассеты. Студенты-буржуи. Это мы, школота, будто новое блюдо пробовали – если не понравится, кассету можно затереть, а диск и стоит дорого, и никуда его потом не денешь.
Кажется, купил его Слава только лет пять спустя. Раньше нигде не мог найти, хотя мотался даже на «Горбушку». Я так и не съездила туда с ним.
2002
Зеркальный год, как я его вижу. Мне шестнадцать. Что-то уже якобы можно. Наверное, все мы так думаем: вот закончу школу, тогда заживу! Вот поступлю в институт, сделаю то-то! Вот выйду замуж, вот похудею, тогда…
Знакомо?
А смысл в том, чтобы жить сейчас, и эта затертая истина осознается лишь теоретически. По факту мы всю жизнь только готовимся жить. Я знаю мало людей, которые наслаждались настоящим без сожалений о прошлом и без надежды на будущее или без страха перед ним.
Я точно не такая. Я восемь лет жила прошлым, а теперь боюсь будущего. Поэтому так ностальгирую по своим шестнадцати годам, когда в последний раз была счастлива и беззаботна. Когда рядом почти каждый день была лучшая подруга, и на нас лилась шикарная музыка. Когда столько всего случилось в жизни впервые…
Помню, как встречали этот год с мамой, крестной, сестрой и ее тогда еще не мужем, но сожитель – слово так себе, никто его не любит. Папа работал сутки на заправке. Праздник без него был скучным. Дело даже не в песнях под гитару или шутках. Просто его не хватало. Плюс у меня в переходном возрасте жутко скакал сахар, и зачастую я себя чувствовала отвратительно. Немало труда стоило мое смирение с тем, что болезнь – навсегда и с годами лучше не будет. С этим можно жить и внешне даже ничего не заметно – лучше, чем инвалидам-колясочникам. Но качество жизни страдает.
Помню, мне не хотелось наряжаться, быть красивой и вообще быть. После сидра, смешанного с колой, стало легче. Мы уютно сидели при свечах, смотрели вечный телевизор, а часа в три ночи пошли запускать фейерверки. Встретили год в печали, а потом развеселились. Как ни смешно, так он и прошел.
Первая половина была почти комой. И да, внешне никто ничего не видел. Летом стало отпускать. Лето – это маленькая жизнь,