– Может, я тебе надоела? – салфеткой вытерла губы.
– Но все они остаются тенями, – скомкала.
– Все твои женщины в сравнении со мною, – положила бумагу в пепельницу.
– Хочешь, давай расстанемся, – толкала она пенку по поверхности кофе.
– Только скажи, – положила ложку на блюдце.
– Я уйду, если хочешь, – отодвинула тарелку с пирожным.
– Пирожные здесь не очень, – достала она сигарету.
– С них тянет на разногласия, – поднёс я ей зажигалку.
– А это затягивает, – сделала она томно затяжку.
– Забудь всё, что я говорила, – сломав, утопила сигарету в пепельнице.
– Жизнь прекрасна, вот и капризничаю.
– Давай потанцуем! – предложил я Фортуне.
– Здесь?
– Да.
– А можно?
– Только со мной.
– Ты тоже умеешь капризничать.
Я встал и подал ей руку, она тоже поднялась. Мы медленно кружились под тихий джаз. Зрителей было немного, но они нам не мешали.
– Ты меня любишь? – спросила меня Фортуна.
– Нет. А ты?
– И я нет. Что будем делать? – улыбнулась она.
– Ничего не будем, многие так живут, и никто не умер. Умирают как раз от любви.
– Иногда я ловлю себя на мысли, что лучше уж умереть от любви, чем жить от противного.
– Я противный?
– Ты ужасный.
– Ужасный мне нравится больше. Кстати, и ребёнок тоже от меня.
– Ну, это же был тривиальный залёт.
– В каждом залёте есть свой космос, – прижал я её к себе и поцеловал в шею.
– Это действительно был космос, – закрыла она глаза.
– Ты про поцелуй?
– Я про первый.
– У каждой женщины свой Гагарин.
– Бороздящий её вселенную. Ах, ты, мой Гагарин. Почему мы всё реже летаем?
– Слишком много капризов.
Рагу из овощей
– Ладно, я пошёл, – мялся всё ещё в коридоре.
– Что ты ходишь взад и вперёд, неужели больше некуда?
– Ты не видела мои перчатки? – наступил я впопыхах на кота. Тот взвыл, как они обычно делают это в летнюю душную ночь.
– Ты даже уйти не можешь по-человечески, – с ходу нашла перчатки Фортуна и протянула их мне.
– А как это, по-человечески?
– Чтобы не было больно.
Вышел утром без её поцелуя, будто не позавтракал. Я не заметил, как прошла дорога к метро, и очнулся только внутри. Стоял на ступеньке, обнимаясь с собственным пальто, наблюдая за лицами в профиль: одни едут вверх, другие спускаются, все разбиты на кадры из хроники. Эскалатор будто скручивает киноплёнку, часть жизни этих людей проходит на лестнице. Их снова и снова будут зарывать и откапывать. Карабкаясь вверх по лестнице, кардинально они не изменятся, даже если будут изменять ежедневно, даже если сами себе. Они изменятся только в одном случае – если изменят им. И они вдруг сорвутся с неё.
Днём в метро не так много людей, я спокойно зашёл в вагон и встал спиной к надписи «Не прислоняться». Напротив цвела приятная женщина