– Никак теряешь форму. Раньше вбегал за минуту, а сейчас вползаешь, словно старый инвалид или больная черепаха. – Мацумото довольно закивал, когда я по японскому обычаю снял перед порогом ботинки и слегка склонил голову в приветствии.
– Мацумото-сан, меня только сегодня выписали из госпиталя.
– Оправдания. Они ведь, как дырка в заднице – у всех имеются.
– Пощадите, учитель! Ну какие оправдания? – возмутился я, но когда понял, что хитрый старик таким образом подкалывает меня, тоже не удержался от улыбки. С почтением протянул пакет с продуктами, что захватил с собой из дома. Обычно без подарков я к нему не приходил из практических соображений. С едой в последнее время обстояло туго, и старик был рад любой. Он ценил мою помощь и не переставал благодарить.
– Аригато, – снова поблагодарил Мацумото, указав на лавку у горящего камина. – Присаживайся, неспокойная душа. В ногах правды нет. Отдышись.
Присев поближе к огню, я жадно протянул к нему руки, ощущая живительное тепло в пальцах. Когда туман и сырость приходят с моря, это самое действенное средство.
– Все ли у вас в порядке, учитель? Не беспокоят безымянные демоны из моря?
Японец неопределенно пожал плечами и раскурил ароматную трубку:
– По-разному. Душа твоя полна смятения, а в глазах страх. Ты чего-то боишься?
– Скорее, кого-то. Меня до чертиков пугает глупость некоторых из Гнезда.
– О, серьезное заявление. Считаешь себя умнее остальных? – Мацумото улыбнулся.
– Да нет, просто осточертело бегать на побегушках. Я жажду настоящего дела.
Повесив оружие на крючок, вбитый в стену, я благоговейно снял с деревянной стойки меч в резных ножнах и, резко развернувшись, нанес хитрый финт, нацеленный в голову старика. Ничуть не удивившись и не растерявшись, тот ловко уклонился и, подхватив с другой стойки второй меч, блокировал им мой выпад. Скрестив мечи, мы быстро закружили по комнате, пока у меня не сдали нервы, и я не отпрыгнул на несколько шагов назад. Лицо мое ожесточилось.
– Куда же делась твоя уверенность? – снова улыбнулся Мацумото. – Колебания – прямой путь к забвению, а страх за свою