Тогда я, желая показать, что мои действия были непроизвольными, и нет у меня намерений сопротивляться девчонке, отпустил её запястья и развёл свои руки широко в стороны. Дурачась, помахивал ими как крылышками. Того, что сделает Изабелла, даже вообразить себе не мог. Эфиопка притянула меня к себе и… впилась в мои губы крепким поцелуем.
Растерялся я так, что по-прежнему помахивал руками, а в попытке сесть, повис в мёртвой хватке.
«Уу-ууу!» – разнеслось по мастерской.
В стычке с Изабеллой я не заметил, когда вошли и сгрудились у двери остальные одноклассники.
– Раз… два… три… четыре… пять… шесть, – отсчитывали с мест Ленка и Глашка-головастая.
– Изабелла, девочка, да что ж ты делаешь? – негромко, чуть-ли не шёпотом вопрошала Маргарита Астафьевна.
Прежде чем оторвать свои губы от моих, эта девочка усадила меня на табурет, пнув коленом под живот. От умопомрачительной боли в паху, «порхать» я прекратил, но рук не опустил.
– Чтоб помнил. Я тебя предупредила, – процедила Изабелла сквозь зубы и сделала напоследок зычный выдох мне в нос. Потом, удерживая мою голову за косичку, достала из кармана юбки большой клетчатый носовой платок и размазала им мне по лицу слезы и сопли. Я эту заботу принял покорно, с по-прежнему разведёнными в стороны руками: боялся, что от боли закричу и ухвачу тот член моего тела, что в бассейне с трудом умещался в «клёвых плавках».
Заложив платок мне за ворот косоворотки, Изабелла ушла на место позади станка Дамы. Я, чтобы не лились слезы, крепко зажмурил глаза. Поднялся с табурета, помнится, рук так и не опустив. Только согнул в локтях, и, как птица подраненная, стоял – ни туда, ни сюда. Не знаю, что бы я с этой дылдой сделал – к черту наказание, штраф, фиг с ним с парубком, – если бы платок, эфиопкой носимый сморкаться в частую у неё простуду, оказался нечистым. И не «пожар» в паху. Поцелуй тебе не забуду, пригрозил сквозь зубы, вытащил платок из-за ворота и сунул под столешницу станка к «армейкам». Осторожненько, превозмогая боль, сел.
Сквозь землю хотелось провалиться: так надо мной ещё не потешались. Лицо горело, косичка, чувствовал, вот-вот расплетётся, а на губах ощутил привкус сладкого и горьковатого. Ещё и солоноватого. Прокусила губу.В дверях – здесь собрался уже весь класс – смеялись и шушукались.
– Утри лицо. – Дама протягивала мне платок.
Я не взял, торопливо утёрся рукавом косоворотки. Дама вспыхнула и метнулась на место.
– Сладка… помада? – услышал я Батыя.
На рукаве оставались красные и черные пятна: платок Изабеллы оказался вымазанным в тушь и помаду Дамы.
Я выхватил из жилетки тряпицу и торопливо растёр пятна в одно большое рыжее. Класс заулюлюкал.
– Изабелла! Франц! Дети! – Не могла найтись,