– Ты считаешь, я могу светить? – прошептала я и сразу вспомнила сон, где из сжавшейся в крохотную частицу я превратилась в светящийся поток.
Отец тихо засмеялся и погладил меня по голове – совсем как в детстве. Он хотел ответить, как вдруг схватился за сердце, пару раз попытался вдохнуть прохладный вечерний воздух, застыл, выпучив глаза, начал бормотать что-то невнятное, нести бред, смешанный из зачитанных до дыр книг. Потом закричал, стал размахивать руками, ударил кулаками об стол, подскочил и рванулся в сторону.
Остатки сока растеклись по деревянной поверхности и закапали в дорожную пыль.
***
Следующие несколько дней стали кошмаром. Повезло, что у отца за годы службы в церкви накопилось пусть немного, но вполне достаточно тех, кто разделял его религию, и они сделали практически все необходимое. Я заторможено смотрела, как приехала машина с красными крестами на боках, как отца на носилках, обколотого успокоительным, отнесли внутрь, и слушала речи людей, которых даже не помнила и вряд ли увижу снова, – оставаться здесь было нельзя.
К отцу тоже нельзя – по крайней мере, пока. Как я поняла из разговоров с врачом, он еще долго будет приходить в себя, а когда очнется – если очнется, – то, скорее всего, и не узнает меня вовсе.
“Да, вы имеете право его навещать. Через пару месяцев. Позвоните мне, я вам скажу точно”.
“Нет, вы не можете поехать с ним – у нас закрытая клиника, да и ваше присутствие будет только мешать”.
Уже через неделю приехал новый священник. Мне разрешили остаться еще на пару дней, но потом пришлось освобождать комнату для его семьи, которая вот-вот должна приехать, как только решится вопрос со школой для детей. Ночью я оставалась в главном помещении, рядом с алтарем, смотрела, как догорают свечи, слушала привычные голоса, которые здесь звучали особенно громко и требовательно. Иногда я будто впадала в транс – я снова становилась потоком света, абсолютным ничем и всем одновременно. Я окутывала всю планету, вылетала за границы Вселенной, пропитывала каждую живую клеточку новой энергией. Это больше не пугало. Это стало частью меня.
Когда начиналась утренняя служба, я брала велосипед и уезжала к горам, где проводила несколько часов. Возвращаясь, я либо сидела в кафе над чашкой ягодного чая с куском пирога, либо пробиралась в отцовскую библиотеку.
Я не знаю, чего искала, на что надеялась. В ушах стояли слова: “Жизнь и судьба улыбаются только тем, кто не предает себя, дочка”, и я все думала, в какой момент моя жизнь и судьба отвернулись от меня.
Пришел день отъезда. У меня не было планов, не было места, куда бы я отныне мечтала попасть, не было ни одного человека на свете, кого бы хотелось увидеть. Закинув рюкзак за плечи, я попрощалась с новым настоятелем церкви и пошла на автовокзал, рассчитывая сесть на первый попавшийся автобус. Не важно, куда он идет. Перееду поближе к клинике, чтобы навещать отца, если его вообще когда-нибудь разрешат навестить.
До следующего рейса оставалось