Посмертной записки, объясняющей, по каким причинам Мэрилин Монро рассталась с жизнью, обнаружено не было. Завтра в центральной больнице Лос-Анджелеса состоится вскрытие тела актрисы, после которого, как полагает полиция, вопросов без ответов больше не останется…»
– Вопросов без ответов больше не останется, – доктор Барбара Мэй скептически скривила рот, отложила газету и вздрогнула. – Вопросов не будет ни у кого, кроме меня…
Она перевела взгляд за окно, где, подсвеченные оранжевым закатным солнцем, вовсю пламенели яркие гроздья магнолии. Однако красивый вид не принес обычного успокоения. По телу снова и снова прокатывались ледяные волны мучительной дрожи, зубы клацали, руки тряслись.
– Никто ничего не узнает, – прошептала Барбара, вставая со стула. Она подошла к шкафу, достала теплый клетчатый плед и снова переместилась к столу. – У меня не было выбора. Не было выбора. Прости меня, Монро. На моем месте ты поступила бы точно так же…
Образ Мэрилин не отпускал. Почему-то казалось, что актриса находится в этом кабинете, где ей приходилось много трудиться, проходить сквозь запутанные лабиринты боли для того, чтобы обрести хотя бы хрупкое подобие душевного равновесия.
Присутствие Монро ощущалось практически физически.
Казалось даже, что комната наполняется запахом любимых духов Мэрилин – «Chanel № 5»…
Барбара Мэй испуганно обернулась на кушетку, где всегда лежала актриса.
Никого!
Но почему-то все равно чудится ее взгляд, вечно полный слез; и эти пухлые дрожащие губы, которые она от обиды надувала, как маленькая девочка; стянутые в простой пучок волосы («О, Барбара, как утомляют эти парикмахеры»)…
Говорят: убитые всегда приходят к своим убийцам. Являются, чтобы отомстить за всю ту боль, которую им причинили.
Может, это правда? Поэтому Мэрилин как будто бы находится здесь, в этой комнате?..
– Детка, прости, – шептала Барбара своим видениям.
Наверное, если бы в этот момент кто-нибудь из пациентов увидел лучшего психиатра Нью— Йорка – рыдающую, дрожащую, кутающуюся в плед жарким августовским вечером, – то ее практика вмиг стала бы не такой обширной.
Однако доктора Мэй это в настоящий момент не волновало. Изнемогая от боли и раскаяния, всей душой она просила прощения у самой известной своей пациентки.
– Детка, Мэрилин, – шепчут пересохшие губы. – Ты пойми, у тебя не было шансов. Параноидальная шизофрения гналась за тобой по пятам. Я вырывала тебя ненадолго из ее лап. Но ремиссия – все-таки не исцеление. Такое не лечится. С годами в твоей голове раздавалось бы все больше так пугающих тебя чужих голосов. И страшных зловещих видений становилось бы