Из-за угла появился патруль Люблинского полка и из соседних домов показались люди, которые кричали, должно быть, нам: “Ура!” На месте сражения остались несколько флагов и пара женских панталон. Патруль поломал флаги и на одно древко насадил панталоны. Мы с Головиным расстались, назначив встречу через 2 часа на Соборной площади, куда к этому времени должны были прийти несколько рот Люблинского полка.
Я взял извозчика и поехал завтракать. Извозчик был хромой и подвигался медленно. На Дерибасовской улице из окна третьего этажа высунулся еврей и выстрелил из револьвера 7 раз.
Несмотря на то, что расстояние не превышало пяти шагов, он выстрелил с такой меткостью, что не попал ни в меня, ни в извозчика, ни в пролетку. Тотчас собралась толпа, и я пошел обыскивать дом, который не имел ни проходного двора, ни хода на соседнюю крышу. Осмотрев его сверху донизу, мы никого подозрительного не нашли и собрались обсудить дело на улице около ворот дома.
Стрелявший непременно в доме, так как никуда уйти не мог. В это время из ворот дома послышался женский крик “Вот он!”, и в воротах показалась внушительного телосложения сестра милосердия. В одной руке она держала за шиворот щуплого еврея, другой намолачивала его рукояткой револьвера «Смит и Вессон» по голове. Весьма возбужденно она нам рассказала, что нашла еврея в W.C. (ватер клозет. – В. Ш.), куда сама хотела войти, но дверь оказалась запертой. Посмотрев в щель, она увидала еврея, который сидел там и держал в руках револьвер. Она высадила плечом дверь, отобрала у него револьвер и притащила сюда.
Все время рассказа сестра милосердия продолжала держать револьвер за дуло и им размахивала. Я подошел к ней и попросил отдать револьвер мне.
– Он может быть заряжен и может выстрелить.
Она это исполнила. Каково же было мое удивление, когда я увидел, что револьвер не только заряжен, но взведен на боевой взвод. Она этим револьвером не только жестикулировала, держа за дуло, но намолачивала еврея по голове, и он не выстрелил. Вот что называется чудом.
Я только спросил у еврея, почему он хотел меня убить. Щелкая зубами, он сказал, что только хотел меня напугать. Но это была явная ложь. Выстрелил он просто оттого, что я был офицер. Напугался же не я, а он. Я передал его патрулю, чтобы отвести в участок. К несчастью, в участке все задерживаемые смешивались и никакой следователь не мог отличить простого пьяницу от убийцы.
Через несколько дней войска это сами исправили; если кто-нибудь был пойман на