Дойдя до больнички, ненароком заглянула в окно. Всё таки любопытство – опасная штука. Из темноты комнаты на меня смотрели горящие красным глаза. Потом я услышала тихий шипящий смех и убежала прочь с такой скоростью, которой сама от себя не ожидала. Иренка, следовавшая за мной неотступно, и словом не обмолвилась, чтобы предупредить об опасности. Предательница!
После завтрака ходила с Родимом по дому, рассматривала картины. Он рассказывал о тех, кто на них изображен. Поднялись на третий этаж “башни” и там моего мужа перехватил Ставр, сославшись на срочное дело. Он был очень обеспокоен.
Я осталась одна и, дойдя до конца коридора, поднялась в мансарду. Там было тихо, пыльно и темно. Окна закрывали жалюзийные ставни, сквозь которые тонкими полосками просачивался солнечный свет. Весь чердак оказался огромной художественной мастерской и был забит холстами, большими и маленькими, законченными и брошенными на стадии зарисовки. Несколько мольбертов, большой рабочий стол, заваленный книгами и чертежами, вдалеке, на свободном от вещей пятачке, поблескивала открытая крышка рояля, точная копия того, что стоял в гостинной. Каким образом эту махину удалось затащить на чердак, не представляю. Я открыла одно из окон и стала рассматривать картины. Здесь было много странного, но больше всего привлекло внимание одно лицо, что смотрело на меня со множества холстов. Даня пытался изобразить этого человека и так и эдак, но что-то его не устраивало, и портрет так и оставался незаконченным. Это был молодой мужчина, похожий на Нияву и на самого Богдана, очень красивый и одновременно очень пугающий. Он был то в облике беловолосого юноши с голубыми глазами, то черен – как Ворон.
– Это Хельги Ингридсон.
Голос раздался сверху и, признаюсь, сильно меня напугал. Между стропилами под самым коньком была натянута сетка гамака, где как огромная хищная птица, восседал Богдан в неизменном своем черном балахоне. С невероятной легкостью и совершенно бесшумно он спустился вниз.
– Заметь Ингридсон, а не Драгонсон. Не любит он своего отца. Так-то… Сколько раз я пытался его написать, столько раз терпел неудачу. Не получается у меня передать его суть. Как и суть моей матери.
Я напомнила ему про тот парный портрет, что висел в старом доме и изображал Олгу и Даримира. На мой взгляд, он был очень хорош. Богдан рассмеялся моему замечанию.
– Эту работу я забраковал, а мама всё равно повесила. Ей нравится вспоминать себя рядом с отцом. Но, она там не похожа на себя. Нет в ней Змея, схвачена лишь смертная женщина, а облик духа мне так и не удалось передать. Когда ты встретишься с нею, то всё поймешь.
Ворон меня заинтриговал.
После ужина вернулась в свою комнату и услышала крики под самым окном. Выглянула и стала невольным свидетелем ужасной ссоры. Томил, поймав здоровой рукою сестру за косу и вопя явно что-то ругательное,