– Говорил я вам, Геннадий Евгеньевич, забыть про свои старые поступки. Не прислушались к моим словам. Теперь ваше самоуправство так не сойдёт. Ваш разговор с Колычевым я знаю. Вы собираетесь выполнять его распоряжение?
Строев молчал. Что говорить, когда партком не состоялся?
– Говорите, мы ждём.
О чём говорить, вспоминать им, с чего вся эта бадяга началась? Рассказывать, как строили дом? Просить прощения? За что? Все перед Ельциным были, видели, слышали. Чего ещё надо?
– Товарищи члены бюро райкома, после беседы с председателем горисполкома я не смог собрать членов парткома, ходят по сменам. Завтра он состоится, обсудим и доложим вам, в город. Сейчас большего я не скажу.
– Так не пойдёт. Товарищи, прошу высказываться.
Проговорили больше получаса, перемывая Строеву кости.
Он о себе узнал такое, чего сам и не догадывался: не коммунистичен, не партиен, не… не… не…
– Такое у нас по вам мнение. В основном члены райкома высказались за объявление вам выговора на первый раз. Кто за? Единогласно. Идите и подумайте о своём поведении. Следующее наказание возможно намного строже. До свидания.
Строев вышел.
– Ну даёт, Михаил Пахомович, не ожидал от него такого поступка. Большой человек, а как школьник – написал заявление. Мог бы сам вызвать, объяснить, чего им всем надо от меня? Нет, написал…
Партком проходил бурно. Никто из присутствующих не мог понять, как так можно? Ельцин дал всем начальникам прямое поручение. Казалось, что проще, выполните и точка… Права была крановщица, ставя ему свои, как ей казалось, актуальные вопросы. О чём она ему говорила, так и получилось. Кто написал письмо? Авторов среди членов парткома не оказалось… Люди работали для себя, знают номера квартир. Дурдом получается. Ком неразрешимых вопросов. Начальник ДСК молчит, он не против самого дома, но что делать? Как поступить в сложившихся условиях – не знает.
Строев слушал, размышлял, не вмешивался в творческий процесс. Наконец взял слово:
– Товарищи, я не на стороне наших недоброжелателей. Видите, как в Москве поступили? Пусть не я писал это злополучное письмо, но его Ельцину не передали, а спустили сюда. Тем самым москвичи дали нашим руководителям повод почувствовать себя в безопасности. Нет у нас поддержки в Москве. Чего-то в нашем королевстве сломалось. Говорят одно, на деле далеко не так. Вообще, и в нашем конкретном случае один у нас выход – согласиться с горисполкомом, пока всё не отобрали. Мне вчера выговор в райкоме уже влепили. Потом дом не примут, прицепятся к качеству, это я уже проходил на старой работе. Против всей вертикали власти мы бессильны.
– Что предлагаете?
– Пятьдесят процентов лучше, чем ничего. Жалко, конечно, своего труда. Расскажу вам из превратности жизни. Родился я на Колыме, там, где Чукотка, так вот у чукчей и у алеутов в голодный год старшие, родители, съедают своих детей, дабы не умереть от голода, потом вновь рожают новых детей, чтобы сохранить своё племя от вымирания. То же предстоит нам. Половина не получит квартир в этом