Настя закрывает воду, накидывает халат и выходит из ванной. Ну эту работу, думает она, останусь здесь.
– Ты спишь? – зовет она в темноту.
Ее голос угасает в недрах пустой квартиры.
Приоткрыв дверь подъезда, Настя всматривается в мутный колодец двора. До восхода еще далеко, но фонари уже погасли, только желтые квадраты окон, будто плавающие в пустоте, разбавляют полумрак.
Она зажимает между средним и указательным пальцем ключ – крепко, до боли, так, чтобы сразу можно было им ударить, и распахивает дверь. Никого.
До метро она почти бежит, то и дело оборачиваясь. Воздух стынет от холодного дыхания реки, обжигает горло на вдохе и морозит зубы на выдохе. Она сворачивает на яркий и уже оживший Каменноостровский проспект и, кажется, только тогда решается сбавить шаг. В кармане начинает вибрировать телефон. Артур! Но нет, снова тот далекий номер, который она по глупости набрала два дня назад. Шесть пропущенных. Она засовывает мобильный поглубже в сумку и ныряет в метро.
За этот долгий день Настя видит дневной свет только минут пять, когда выходит подышать на перерыве. Она не курит, но спускается с курильщиками по черной лестнице и стоит, глядя на отрезок низкого серо-коричневого неба над головой, пока ее не зовут обратно. Эти последние несколько дней ей особенно тесно среди домов, особенно громко от машин, голосов и телефонных звонков, особенно больно вдыхать тяжелый металлический воздух Петербурга.
Когда Настя, задыхаясь от быстрой ходьбы, сворачивает с Невского проспекта на Думскую, она забывает обернуться. Вспоминает об этом уже у дверей бара, но теперь ей уже никак не вычислить в многоголовой костюмированной толпе того, кто шел за ней от троллейбусной остановки. Если, конечно, кто-то шел.
Витрина бара переливается разноцветными огоньками гирлянды, которую повесили на прошлый Новый Год, да так и не убрали. Сквозь замызганное стекло ей видна черная загогулина барной стойки с покачивающимися над ней красноватыми абажурами. Круги света скользят по лицам двух девушек в одинаковых костюмах медсестер, которые склонились к Артуру и что-то объясняют ему, периодически срываясь на хохот. У Артура полосатая футболка, светлые волосы заправлены за уши, глаза будто подведены черным. Впрочем, ей, возможно, это кажется из-за игры света и теней. Одна из медсестер накрывает его ладонь своей. Настя наблюдает за этой сценой через стекло очень внимательно, секунда замирает, как пуля в «Матрице», но Артур тут же выдергивает руку и лезет в кассу за сдачей.
Настя выдыхает, потом вынимает из волос шпильки и позволяет им рассыпаться по плечам угловатыми серебристыми волнами. Она надевает на себя кошачьи уши уже в самых дверях, так что, когда Артур ловит ее взгляд, он тут же расплывается в улыбке и вопит, перекрикивая музыку:
– Ты пришла!
– Пришла. – Она приземляется у стойки.
Девицы обдают ее холодом своих взглядов, но она даже не замечает этого, потому что через стойку к ней тянется теплый рот Артура.
– Ох,