В финансовой индустрии наступил кризис. Все, кто понял, в чем дело, пришли в ужас с самого первого дня. Они видели, как разжимается пружина, что ждет их впереди. В принципе, Марку ничто не грозило. На его работе спад не отразился, поскольку он специализировался именно на том, в чем всем требуется помощь во время кризиса, – на долгах. Правда, премии упали. Нет-нет, мы не перешли на хлеб и воду, пугало только то, что потеряли работу многие друзья Марка. Страшно было видеть взрослых людей в таком отчаянии: их дети учились в частных школах, и они больше не могли себе позволить выплачивать ипотеку. Их жены бросали работу, как только появлялись дети. Никто из них не побеспокоился о запасном аэродроме. Люди приходили к нам на обед и плакали. Уходя, они рассыпались в извинениях, бодро улыбались и обещали вновь увидеться с нами, как только вернутся в родные города и наладят свою жизнь. От многих из них мы больше никогда не получали вестей. Только слышали, что кто-то вернулся в Беркшир к родителям, кто-то уехал в Австралию, кто-то развелся.
Марк сменил банк; в старом уволили всех его коллег, в итоге ему пришлось работать за пятерых, и он решил попробовать себя в другом месте.
Новый банк мне не понравился – с ним что-то не так. Те, кто там работает, умудряются выглядеть одновременно толстыми и жилистыми. Новые коллеги Марка не поддерживают форму и курят. Против курения я ничего особенно не имею, только они делают это с каким-то нервным отчаянием. От них несет желчью и разбитыми мечтами. За кружкой пива они презрительно поливают грязью своих жен и детей, не стесняясь моего присутствия. Можно подумать, если бы не эти женщины, они бы сейчас загорали где-нибудь на пляже.
Марк не такой. Он следит за собой, бегает, плавает, играет в теннис, ведет здоровый образ жизни. А теперь ему приходится сидеть по одиннадцать часов в день в одном помещении с подобными людьми. Он, конечно, сильный, но его это выматывает. И вот в наш самый главный день, в годовщину, он заявляет, что хочет «сосредоточиться на работе».
Значит, я буду видеть его еще меньше. Он и так слишком много трудится. Каждый день встает в шесть утра, в половине седьмого выходит из дому, обедает на работе и возвращается в половине седьмого вечера, совершенно изможденный. Мы ужинаем и разговариваем, иногда смотрим фильм, а в десять он вырубается, чтобы утром начать все заново.
– Вот это я и хочу изменить, – говорит он. – Я проработал там целый год. Когда переходил туда, мне обещали, что место временное, до реорганизации отдела. А теперь не позволяют ничего менять. Никакой реорганизации. Я не делаю того, ради чего меня наняли.
Он вздыхает и проводит рукой по лицу.
– В общем-то, я не против. Но придется серьезно поговорить с Лоуренсом. Пусть или повысит мою годовую премию, или сменит команду, потому что некоторые из этих клоунов вообще не соображают, что делают. – Он замолкает и смотрит на меня. – Я серьезно, Эрин. Не собирался тебе говорить, но после сделки в понедельник Гектор звонил мне в слезах.
– Почему? –