– И долго ты тут дыру в моем доме прожигать будешь? – слепые глаза старухи невидяще прошлись по воину. – Будь моим гостем, Асгейр Хэвардсон.
Мужчина ощутил, как по позвоночнику проходит неприятная дрожь страха, предательски сводящая на нет все убеждения о бесстрашии воина. Он не любил это место, и эту старуху. Но еще больше не любил вязкий страх, который Алва нагоняла на любого, кто к ней приходил. Асгейр оттолкнулся от дерева, который подпирал все это время, и неспешно двинулся вперед.
– Славной ночи, сейдкона, – подойдя к старухе произнес воин.
– Запри за собой дверь.
Выполнив не то просьбу, не то приказ, мужчина прошел вглубь дома, морщась от приторного запаха всевозможных трав, заполоняющих собой все пространство. Жар натопленного дома точно голодный пес бросился на северянина, и тот с удивлением обнаружил, что промерз за время прогулки.
– На, выпей, – Алва протянула рыжему глиняную чашку с дымящимся отваром, на поверхности которого плавали заваренные веточки, и кивнула на табурет у стола.
– Что это? – кружку Асгейр принял осторожно, подозрительно принюхиваясь.
– Травяной чай. А то холодом от тебя разит так, что я отсюда чувствую.
Некоторое время в комнате царствовала тишина, прерываемая лишь тихим шипением Асгейра, когда горячий отвар обжигал язык или небо. Но затем старуха стала разминать в пыль сушенные травы, периодически подсыпая в них нечто непонятное: оно напоминало бронзовую стружку перемешанную с костяной мукой. Молча этим заниматься она была не намерена. О чем северянин втайне жалел.
– Ты ведь не любил ее. О чем сейчас эта скорбь?
– Она была моей женой. Этого разве не достаточно? – говорить Асгейру оказалось тяжело.
Он не признавался в этом даже себе, но по погибшей жене слез северянин не лил. После ее смерти единственным чувством оставалась лишь вина: что испортил жизнь из-за собственной горячности и эгоизма, лишив нежности и любви, которых достоин каждый. Приходил в ярость от того, что не смог защитить. Асгейр и не заметил, как стал говорить все это вслух, выплескивая гложущее его чувство наружу.
– Я обязан был заботиться о семье…
– Люди Толлэка задели твою гордость, которая оказалась важнее жены, – эти слова старухи, произнесенные между делом, подняли заснувшую было ярость.
Глиняная кружка в руках викинга лопнула, обдавая кожу остатками горячего отвара. Но он словно не заметил этого.
– Они убили мою семью, словно загнанных зверей, – Асгейр чеканил каждое слово, стряхивая осколки на пол. – К черту гордость.