Я доложил об этом начальнику Главного гидрографического управления, а также о проявленном адмиралом Шестаковым интересе к такого рода прибору. Мне немедленно было оказано полное содействие, и на основании документов установлено, что прибор Джевецкого сдан на хранение в Морской музей; здесь я его и нашел упакованным в ящики, стоящие в недоступном для публики отделении музея. Мне было поручено эти ящики распаковать и собрать прибор. Оказалось, что этот весьма сложный аппарат, работы знаменитого Брауера, вполне исправен, лишь утеряно несколько второстепенных частей, вскоре восстановленных Петербургским отделением фирмы «Брегэ». В состав прибора действительно входил дромоскоп, воспроизводящий точную формулу девиации.
Кроме Джевецкого, я тогда же познакомился с инженером Дюфлоном, представителем фирмы «Брегэ», весьма симпатичным швейцарцем, приятелем Джевецкого.
Джевецкий пригласил меня бывать у него запросто по вечерам и иногда приглашал позавтракать вместе с Дюфлоном. Занимал Джевецкий роскошную квартиру в доме 6 по Адмиралтейской набережной, совершенно своеобразно меблированнную. По вечерам обычными гостями Джевецкого были: братья Павел и Петр Соломоновичи Мартыновы, Дюфлон, ботаник профессор Пуаро, иногда заходил живший в том же доме К. Е. Маковский и кавалергард, претендент на сербский престол кн. Карагеоргиевич, ранее служивший во французском иностранном легионе, в который принимали всякого годного к военной службе, не спрашивая никаких документов о личности, а довольствуясь тем пот de guerre[24], под которым поступающий желал числиться.
Разговоры шли по преимуществу на научные или на технические темы, не касаясь ни карт, ни городских слухов, ни сплетен.
Не раз заходила речь о полете аэропланов, автором впоследствии оправдавшейся теории которого был Джевецкий, в этом смысле являющийся «дедушкой современных самолетов».
Джевецкий изложил свою теорию в обстоятельном докладе Техническому обществу, прочитанном в апреле 1884 г. и напечатанном в записках Общества под заглавием «Аэропланы в природе, опыт теории полета». Он был удивлен, когда я принес ему номер «Кронштадтского вестника», где было кратко, вполне ясно и точно приведено содержание доклада и сформулированы в виде теорем основные выводы. Еще более его удивило, когда я сказал, что эта статья была написана мною, тогда гардемарином, а потому и помещена без подписи.
Зашла как-то речь о воздушном змее. Джевецкий выразил пожелание иметь полную теорию змея с учетом давления ветра не только на самый змей, но и на нить, ибо при длине нити около 1000 и более метров этою