Кроме этого красно-рыжего дома, нагло вылезающего чуть ли не на самую дорогу: нельзя строить так близко к трассе, непонятно разве! От проезжающих мимо фур хибара должна была сотрясаться до основания… Впрочем, назвать двухэтажную громадину хибарой было очень невежливо с моей стороны. Да и фуры тут, похоже, не проезжали.
Но я был злой. И лил дождь.
Если бы не кончающийся бензин и потеря ориентации в пространстве, я бы, может, отнесся к происшествию более иронично. Но только не сейчас: неприятности выбили меня из колеи, и упражняться в юморе как-то не хотелось.
Может, у них есть бензин, подумал я безысходно. Или они, жители этого дурацкого дома (ну кто захочет поселиться в такой глуши?), смогут подсказать, где я оказался… Черт их знает, вдруг этот самый Нижний в двадцати километрах отсюда?! И тут даже ходят какие-нибудь дачные автобусы…
Эта мысль меня здорово ободрила. Конечно, не хотелось бы бросать машину, но, строго говоря, выбора у меня не было, и вообще, сам дурак, нечего было блуждать как ежик в тумане, тоже, блин, великий путешественник…
Короче говоря, я вышел под дождь (никаких плащей у меня, естественно, отродясь не водилось), поставил на всякий случай старушку на сигнализацию (хотя хотел бы я посмотреть на того кретина, который на нее позарится!) и зашагал к дому.
У него даже калитка имелась и какой-то высокий, но, по-моему, давно уже обветшавший забор, также выкрашенный в красный цвет.
Что касается самого дома, то он был выложен из кирпича – обычного красного, даже скорее бурого, почти рыжего кирпича, так хорошо мне знакомого. И вообще-то походил скорее на больницу или какой-нибудь пансионат, чем на особняк… Но какой смысл выносить больницу так далеко загород? Разве только психиатричку…
Я поднялся на высокие ступеньки, нажал на старомодную, глянцево черную кнопку звонка. Никакой таблички, извещающей, что в здании расположилось муниципальное учреждение, не было.
Но, может быть, это частная лавочка?
Мне открыли не сразу. Минут через пять в дверях показалась женщина, такая же странная, как и вообще все происшедшее со мной сегодня.
Судя по наряду и манерам, я дал бы ей лет шестьдесят или даже больше, но на открытой, не стесненной чопорным воротничком шее (две верхние пуговицы ее платья были расстегнуты) почти не было морщин, а руки казались молодыми, правда, совершенно неухоженными, с коротко остриженными плоскими ногтями, но это были руки тридцатилетней, много работающей женщины, а не старухи…
Лицо же ее я бы мог охарактеризовать как совершенно стертое, лишенное какой-либо яркой (да и не яркой) индивидуальности, типичное лицо экономки или медсестры. Такое лицо, которое выражает профессию, социальный статус, что угодно, но не собственно личность. И описать его невозможно… Все среднее, ни красоты, ни уродства.
Говорят, с такими лицами удобнее всего работать гримерам: что захочешь, то и нарисуешь. Слава богу, что я не гример…
– Простите, – сказал я, – у меня бензин кончается. У вас не найдется карты, по которой бы я мог сориентироваться?
Как ни унизительно было признание, на женщину оно, похоже, не произвело никакого впечатления.
– Проходите, – пригласила она, пропуская меня, – вы совсем промокли, я сделаю вам горячего чаю, иначе вы простудитесь.
– Вы очень добры, – благодарно отозвался я, вдруг вспомнив, что с самого утра кроме двух бутербродов и чашки растворимого кофе в какой-то поганой забегаловке по дороге во рту маковой росинки не было. – Но я совсем не промок, вы напрасно беспокоитесь…
– Я прекрасно вижу, как вы промокли, – не согласилась она, проводя меня на кухню. – Вы шли пешком?
– Да нет, не совсем…
– Тогда не спорьте, – со странной логикой заключила она. – Вы опоздали к ужину, но я разогрею вам картошки с котлетами и там еще оставался салат…
– Не стоит так переживать, – еще пытался лицемерно возражать я, хотя у меня уже вовсю текли слюни от обещаний доброй женщины. Она усадила меня на стул, а сама занялась приготовлением пищи.
Это была большая кухня, начиненная современной техникой, просторная, довольно светлая. Похоже было, что обычно здесь только готовили, а подавали еду в другом помещении: три стула и маленький столик явно не могли вместить всех жильцов дома. Я почему-то уже решил, что их много.
– А простите, как вас зовут? – осведомился я.
– Анна, – ответила она, укрепив меня в загадочной неопределенности своего возраста: ни отчества, ни фамилии… Впрочем, в России ведь