С этих пор Онисиму опротивела тихая и мирная жизнь в доме Пуденса. Тяготясь своими обязанностями, хотя было их у него и немного, он стал относиться к ним небрежно и бывал счастлив только тогда, когда в кругу своих приятелей мог шататься по харчевням, где весь разговор ограничивался городскими сплетнями и скандалами, толками о заслугах того или другого возницы в цирке или о преимуществах одних гладиаторов над другими, и где главным времяпровождением были азартные игры и пьянство.
Такой образ жизни вскоре привел Онисима к тому, что он стал часто ощущать недостаток в деньгах, которые были ему постоянно нужны и на игру в кости, и на кутежи, и на другие развлечения, в каких проводила время большая часть рабов-язычников. Конечно, он мог бы легко заработать себе денег, так как его должность в доме Пуденса была не обременительна, и к тому же предоставляла ему немало свободного времени, но он уже успел окончательно облениться, так что всякий труд казался ему теперь несносным.
Впрочем, несмотря на это, даже и среди атмосферы порока и разврата, Онисим вспоминал порой, не без сожаления, о счастливых и мирных годах, проведенных им в доме Филемона, и в такие минуты им овладевало желание уйти от всей этой нравственной грязи в иную жизнь, где бы он мог вдохнуть чистого воздуха.
К сожалению, такие моменты бывали у него непродолжительны и приводили лишь к тому, что после них он старался еще глубже погрузиться в водоворот столичной жизни, словно хотел этим заставить себя не слышать еще пока довольно слабого в нем голоса совести.
А тем временем нужда в деньгах с каждым днем росла, так что, наконец, проиграв свои последние сбережения, он был доведен до крайности.
Украв раз, он решился и вторично украсть.
Он стал всячески подкарауливать удобную минуту совершить задуманное. Случай не замедлил представиться, и Онисим, выждав полуденный час, когда все домашние, за исключением двух-трех рабов христиан и отдыхавшего у себя в комнате Нирея и его дочери, находились в отлучке на каком-то языческом празднестве, тайком пробрался в опочивальню самого Пуденса, с намерением украсть у него денег. Он уже было отворил ящик, где Пуденс держал деньги на домашние расходы, как вдруг ему послышалось, будто в коридоре раздался легкий шорох чьих-то осторожных шагов.
Это были шаги дочери Нирея, Юнии. Услыхав из своей комнаты, как кто-то, крадучись осторожно, пробирается коридором на половину ее господина, девушка встала и, выйдя в коридор, увидела Онисима, уже подходившего к дверям