Рома остановил перед ней машину и проговорил:
– Эта тропка как раз проложена на месте поселковой дороги, ведущей в аэропорт. Кстати, к ней примыкает и наш участок с нашим домом. Мобиль оставим здесь, глушить не будем. Ведро и сумку брать с собой не будем.
– А почему, Лома? – поинтересовалась Даша.
– Потому что – в случае опасности – с ведром и сумкой быстро не убежишь, – разъяснил он.
Ребята вышли из машины. Рома открыл багажник, вынул из сумки баллончик антикомарина и фонарь, проверил их на работоспособность и после этого распихал их по карманам куртки.
– А фональ-то… зачем опять? – полюбопытствовала девочка.
– На тот случай, если нас здесь застанет ночь, – ответил брат и захлопнул багажник.
Они пошли по тропе сквозь бамбуковую стену.
– Интелесная тлопа, – подметила Даша. – Как ковёл.
– Действительно. Идти мягко, – согласился брат. Он наклонился и потрогал покрытие тропы. – Ух ты! Она покрыта хвоей; причём, не просто внавалку, а уложена хвоинками, и те даже переплетены. Кто же соткал такой ковёр?
– Плосто чудо! – подытожила сестра.
Полоса бамбуковой чащи внезапно закончилась – хвойная тропа вывела подростков в зону посёлка, и они продолжали идти по ней: её направление совпадало с их маршрутом.
Рома шёл молча. Он удручённо смотрел по сторонам, и с каждой минутой его лицо становилось всё мрачнее. Наконец, собравшись с мыслями, он с тревогой в голосе проговорил:
– Когда мы сюда ехали, я ожидал какого-нибудь подвоха, но не предполагал, что он будет таким катастрофическим. Даша мы попали в беду: нашего посёлка больше нет. Многое осталось на своих местах: горная гряда, распадок, холмы, дальние сопки, Заячий Овражек – а посёлка нет! Вообще! Как будто его и не было никогда. Ни домов, ни школы, ни магазина, ни почты – ничего нет, и даже никаких следов не осталось. Вместо посёлка – лес. Многовековой могучий лес.
А жизнь в лесу кипела вовсю, насыщая его пространство громкими звуками: пением цикад, визгом обезьян и птичьим гомоном разнообразных пернатых. Мохнатые коалы, не спеша передвигаясь в кронах эвкалиптов, с удовольствием жевали сочные эвкалиптовые листья. На ветвях деревьев, похожих на дубы, завернувшись в собственные крылья, висели вниз головами летучие лисы. А меж стволов, распластавшись, планировали белки-летяги.
Однако достопримечательностью леса были всё-таки секвойи. Эти исполинские деревья имели у основания массивное утолщение – у некоторых диаметром более 30 метров – в виде изогнутых сросшихся корневых колонн, а вершину абсолютно голого ствола венчала коническая хвойная крона, взметнувшаяся ввысь на 110 метров над подлеском.
Подножье леса покрывали, в основном, кусты папоротника, жимолости, шиповника и рябины, между которыми цвели орхидеи, ромашки, колокольчики, а также – геликонии, пираканты, энциклии, доритисы, равеналы и ещё какие-то никому неизвестные цветы. Но они вовсе не радовали своей