За передним ветровым стеклом две трубы – «два рога» – Уиллис-Тауэр пронзали небо цвета желтка. Внезапно Селесте захотелось оказаться где угодно, только не в этой машине, мчавшейся к какому-то кичливому ресторану, предлагавшему посетителям фаршированные яйца аж за три с лишним доллара. Ей захотелось оказаться дома, в своей постели, с густым слоем ночного крема на проблемных зонах лица. Селеста всего пару дней назад выстирала постельное белье – в родных стенах, на чистой простыне под одеялом в чистом пододеяльнике к ней обязательно вернулось бы ощущение стабильности и безопасности.
– Не знаю, Си-Си, – наконец, вымолвил муж. Он так долго медлил с ответом, что Селеста поначалу подумала, будто он говорил о постельном белье. – Аутизм… Это ведь своего рода… крайность, верно?
Их взгляды встретились над центральной консолью. Убедившись, что Луи не попытался пренебрежительно отмахнуться от ее опасений, Селеста заставила себя серьезно обдумать предположение мужа. «Крайность…» Многие вещи выглядели крайностями. Укусить одноклассника из-за кубиков – разве не крайность? Или валяться на асфальте, потому что тебе захотелось есть? Но аутизм? Это был неожиданный и уж точно не лучший вариант для Селесты. Но она не считала его крайностью.
– Белла гиперактивна, реагирует на все чересчур импульсивно, и… мне кажется, чем дальше, тем только хуже.
– Ей пять лет. Всем маленьким детям присущи активность и импульсивность.
– Не думаю. И потом, у них все проявляется иначе. А еще эти ночные кошмары… они типичны для детей аутистического спектра ее возраста.
Когда Белла начала видеть сны – а это случилось пару месяцев назад, – Селеста страшилась даже заходить в ее комнату. Боялась, что, разбудив Беллу, причинит девочке необратимый, непоправимый вред – как в сцене, которую она увидела когда-то в фильме или прочитала в книге. Луи о такой вероятности не слышал. И это он заходил в спальню дочери и тряс ее, пока Белла не пробуждалась. Со временем Селеста убедилась, что такие «встряски» никакого вреда девочке не приносили. И, что гораздо важнее, Белла переставала орать как резаная.
– Не думаю, что мы можем поставить Белле такой диагноз, как аутизм, только потому, что ей снятся плохие сны.
– Но речь не об одних снах. Обо всем в целом. – Переместившись, Селеста наклонилась корпусом к Луи. – Ты же знаешь, какая она чувствительная.
– А что плохого в чувствительности?
– Я имею в виду чувствительность к текстурам, – пояснила Селеста, смахнув с бедра несуществующую пушинку. – Ты помнишь, что было с Беллой, когда я несколько недель назад попыталась надеть на нее льняной джемпер? – Селеста не сомневалась, что Луи это запомнил, потому что дело кончилось тем, что они обе – и мать, и дочь – разревелись. – И она не ест бананы, – добавила Селеста спустя пару секунд.
– Ну, я тоже не люблю бананы.
– Но разве у тебя хотя бы раз бывал из-за них нервный