Выхожу уже собранной как личность и спокойной, как познавший дзен тибетский монах.
Пока не вижу, что над моими хризантемами издеваются!
– Ты что творишь? – подлетаю к Шереметьеву и пытаюсь прекратить экзекуцию над цветочной композицией, которую он устроил. На моем столе красуется разобранный букет и, очевидно, вытащенные из мусорки уцелевшие розы.
– Пытаюсь превратить нищенский букет в подобие приличного.
Что за каша в голове у этого человека?!
– О, боже, – пытаюсь оттолкнуть его бедром и вырвать из его лап ни в чем не повинные хризантемы. – Ты же ни черта в них не разбираешься!
– Их продают пенсионерки у метро, – дерзко сбивая в кучу несочетаемые цветы, пытается собрать из них единое целое. Что выглядит, конечно, совершенно безобразно.
– Иди отсюда, – выкидываю из облака воздушных кремовых цветов дурацкие розы. Укалываю палец о дурацкий шип и совершенно по-дурацки пачкаю одну из хризантем кровью.
Чудесно. Подарок с ДНК. Креатив зашкаливает.
– Сама не мешайся, – перехватывая мое запястье, гремит над ухом. Словно фокусник, Арсений вынимает откуда-то бумажную салфетку, перематывает ей мой палец и вручает руку обратно, прижимая к моей груди. Его взгляд на секунду задерживается на полоске голой кожи под топом, остро прокатывается выше и снова возвращается к цветам. Он слегка зависает, словно сбитый с программы уничтожения всего прекрасного, что я делаю, давая мне фору. Спешно выкидываю оставшиеся розы и сгребаю со стола хризантемы.
– Не получишь! – по-ребячески завожу я, ища взглядом белую ленту, которой они были обвязаны.
– Мы не будем дарить это, – тычет он пальцем в меня, нежно прижимающей потрепанный букет к груди.
– Ей понравится! У тебя напрочь отсутствует вкус!
– А у тебя мозги!
Ха! Придумал бы что-нибудь новенькое!
– Хватит собачиться, – доносится сбоку уставшее. Наверное от Ксюхи, стол которой, на ее беду, расположен между нашими с Шереметьевым, и которая вынуждена быть бесконечным буфером. – Пора идти поздравлять!
Шумят отодвигаемые стулья, вокруг собирается народ, наперебой призывающий нас успокоиться и пошевеливаться. Пока кто-то занимает нравоучительным разговором Арсения, я нахожу ленту и наскоро перевязываю бедные, ни в чем не повинные цветы семейства а́стровых. Ощипываю лепестки, заляпанные моей кровью, и гордо передаю восстановленный букет Шереметьеву. Раз он у нас взялся быть неформальным лидером.
Арсений кривится, но цветы забирает. Его взгляд добрался до надпочечников и обещает мне