Но отец Джека был мертв – застрелен на лугу. Джек полагал, что у Уиллоуби это такой способ философствовать о смерти – называть смерть царством, будто она представляет собой нечто большее, чем ничто. Это называлось «оптимизм после двух стаканов», выпитых Уиллоуби, и этот оптимизм сопровождался прищуриваниями, кивками и немедленно третьим стаканом, который, будучи выпит залпом, прекращал подобные мистические разговоры и переводил голову Уиллоуби из режима кивков в режим отрицательного покачивания. Однако после семи стаканов его голова возвращалась к прежнему режиму кивков, сопровождаемых глубоким звучным храпом. Храп этот продолжался до утра и был одной из причин, по которым Джек переехал на чердак в сарае.
Другая причина восходила к одному вечеру, когда семь стаканов не усыпили Уиллоуби, и он на протяжении восьмого стакана бормотал что-то неразборчивое о том, как Ларс Портленд сделал сиротой своего сына. За этим последовала вообще какая-то полная чушь, перешедшая в сон, и, хотя бедняга Уиллоуби на следующее утро ничего не помнил об этом своем срыве, Джек выждал две недели, по окончании которых объявил, что ему нравится чердак сарая. Ему нужен вид из окна, сказал он, и так оно и было.
Ферма, пребывавшая в разоре, денег не приносила. В шесть лет Джек знал, что старик Уиллоуби где-то припрятал немного денег. Джека совершенно не интересовало, откуда эти деньги взялись. Он никогда не хотел ничего, кроме вида из окна. Да еще раскрытия нескольких запутанных тайн. А теперь у него появилось странное чувство, что со сменой погоды, светлым небом по ночам и странным поведением воды в ванне кто-то уже ухватил занавес рукой и готов в любую секунду отдернуть его в сторону.
Он вдруг понял, что думает о чем угодно, но только не о чтении. Две свечи задуло, а один из ставней погромыхивал об оконную раму. Ветер тихонько посвистывал в щелях. Внизу заскрипели ржавые петли, а потом дверь сарая хлопнула. Скользнул вверх по стене желтый луч фонаря, и появился Уиллоуби – пришел заняться своими сырами. Он запер дверь, чтобы ветер не распахивал ее, и стал потихоньку и фальшивя напевать что-то себе под нос. В доме сегодня будет кофе.
Джек натянул брюки, надел рубашку и свитер, подошел к перилам лестнички, ведущей на чердак. Половина пола, отделенная от скота невысокой, надежной панельной стенкой, содержалась в чистоте. Вдоль стен стояли столы и скамьи, заваленные лоханями, ведрами, сыродельной марлей. Сыры в сетках свисали с потолка, лежали в формах вдоль стен, лежали парами одна на другой и рядом с другими, как дома вдоль улицы.
Джеку и Уиллоуби в жизни было не съесть столько сыров, а на продажу Уиллоуби их не выставлял. Сыры были предлогом для содержания шести коров. Для того чтобы обеспечить их молоком и маслом, хватило бы и одной коровы. Несколько лет назад Джек думал, что сыры в один прекрасный день придут к чему-нибудь, что им так или иначе будет положен конец. «Есть вещи, которые не кончаются никогда, – загадочно проговорил Уиллоуби. –