– За что вешали, Петр Алексеевич? – замер Иван Данилович.
Петр хитро посмотрел на него и ответил:
– За яйца! Погляди-ка, Иван Данилович, на мост. Зришь, безлюден и тих. В мое время таким он и ночью не бывал. Разбойная пора – самая работа тем, кто хочет легкую деньгу словить. Зайдут по шею в Неглинку, под мостом укроются. Как заслышат конь захрапел, иль пеший кто идет, враз вылазят, окружат, топором под бок, и давай у путника в мошне шарить. Подобру не отдаст, всплывет на другой день в Москве-реке. Хитер был и коварен Ленька! Всю округу в страхе держал. Кому по надобности, когда стемнеет, тут ехать, икону перед собой держат, коня хлещут, чтоб быстрее мост пролетел. А тут разбойный свист, конь храпит и пятится, а на гриве у него Ленька висит. Возница место это объехал бы. Кинется к Всесвятскому мосту, что Неглинка в Москву-реку впадала, а там свой Ленька Кривой обретается. Сколько народу погубили – не счесть! Он когда на виселице болтался, сапог этот и слетел, вот и я приметил.
– А разве московские воеводы здесь стражу не выставляли? – удивился Иван Данилович.
– Ставили стражу. Она от тех же разбойников и кормилась. В том перемен нет.
– Вот это история! – восхитился Иван Данилович. – Надо сказать в музее, чтобы табличку повесили, что это сапог Леньки Кривого.
Петр захохотал.
– Съел! Проглотил со всеми гвоздями! А еще ученый! Разве то мыслимо, мне в моем государстве не токмо всех людей знать, а и подбивку каждого сапога! То тебе наука! Не суди по подбивке. Ваши делатели – мастера, я вижу, пустое краснословием подбивать! На краснобайство не ловись! Ты, как я погляжу, в истории токмо кумекаешь!
Глава 11. Стены те же, а жизнь иная
Просыпаясь засветло, Петр упирался взглядом в красивый, расписной потолок номера и лежал какое-то время, убеждаясь, что он не в склепе. Ему всегда нравились небольшие комнаты с низкими сводами, но после потустороннего опыта он наслаждался пространством между собой и потолком.
Царь прислушивался к звукам просыпавшегося города и думал о том, как они отличались от звуков его времени. Ни лая собак, ни петушиного крика, ни мычания коров, ни ржания коней. Все это заменил постоянный гул проезжающих машин, скрип шин, стук каблуков по мостовой.
– Егорша, умываться! – кричал он, и в комнате появлялся заспанный денщик.
– Петр Алексеевич, в ванной-то удобнее будет, – зевая говорил Егор, видя, что Петр по привычке ждал, что ему будут поливать из кувшина на руки.
– Да уж, сподобнее! Не привыкну никак!
Егор провожал его в ванную, помогал раздеться и, выйдя, слышал, как правитель с удовольствием шумно плескался в душе.
– Вытираться! – кричал царь и Егор входил, чтобы помочь тому одеться.
Простой завтрак, который заказывали для аскетичного монарха, всегда разочаровывал его спутников, помышлявших о деликатесах.
И вот Петр готов к работе.
Сначала он занимался один, изучая задание от учителей. Если были