– По-христиански только до трех раз, а вы уж седьмой раз целуете меня, – отбивалась мамка.
– Нехорошо, молодой человек, нехорошо! Мамку не след тревожить, она ребенка кормит, – наставительно произнес старичок и сказал: – Христос воскрес!
– Опять! Да что вы, сударь! А в прихожей-то? Еще расцеловались и за щеку меня ущипнули.
– Что ты, дура, брешешь! Когда же это? И как ты смеешь меня лгуном выставлять, когда мне даже начальство оказывает полное доверие, – сконфузился старик.
– Начальство само по себе, а я сама по себе, – отвечала мамка, улыбаясь красивым лицом и выставляя ряд белых, как перламутр, зубов.
– Ну полно, Федосья! Похристосуйся с Иваном Иванычем и иди в детскую. Нечего тебе тут слоняться! Только людей смущаешь, – строго сказал хозяин. – Ступай к ребенку.
– Да ребенок спит, а мне на гостей посмотреть хочется, – уклонялась мамка и, похристосовавшись со старичком, сказала: – Это уж в последний раз. Хоть разбожись, так больше не стану.
Хозяин начал усаживать гостей играть в карты у себя в кабинете и, держа в руках колоду, спросил:
– А где же наш именитый купец Семен Спиридоныч?
Но тут в столовой раздался возглас мамки:
– Оставьте же, господин! Ну что это за срам такой! Ей-ей, я буду хозяевам жаловаться!
– Верно, это Семен Спиридоныч и есть. Семен Спиридоныч!
– Сейчас, – откликнулся кто-то из столовой, и в кабинет вошел купец с медалью на шее. – Уж больно у тебя мамка-то хороша. Хотел для счастья перед картами по спине ее похлопать, – обратился он к хозяину.
– Не тревожьте, господа, мамку! – вырвалось у хозяина. – Право, это ей для молока нехорошо.
– Ну вот! Через это еще лучше молоко будет. А ты вот что: ежели у тебя насчет этого запрещение, то ты вывеси объявление, что, мол, господ посетителей просят мамку перстами не трогать. Тогда все и будут знать.
Сели играть в преферанс: офицер какой-то, старичок, купец и солидный толстяк. Толстяк то и дело посматривал из кабинета в столовую и на первых же порах вместо слова «пас» произнес «мамка». Случай был не единичный. Купец пошел в вист на восемь червей и обремизился.
– Пиковой масти у меня на руках не было, а я на мамку бланк понадеялся и думал укрыться козырьком, – сказал он.
В это время мамка опять взвизгнула.
– Это уж из рук вон, как там мамку тревожат! Надо заступиться, – сказал сдававший карты офицер и вышел в столовую, чтобы посмотреть, что там делается, но и сам пропал.
– Владимир Данилыч! – звали его игроки.
Он явился. Сзади его бежала мамка.
– Так вот же тебе, – нагнала она его и ущипнула за руку.
– Да за что же? Помилуй! Я просто хотел с тобой по-христиански похристосоваться, – оправдывался он.
– Мамка! Ежели ты сейчас не уйдешь в детскую, я сведу тебя туда сам и привяжу за ногу полотенцем к кровати! Вон отсюда! И чтоб духу твоего не было! –