о «свободной стране» сводились лишь к тому, что в этой свободе будет больше возможностей для путешествий. Как будто до этого они были ограничены в этом. Коля вспомнил своих родителей, как они ему рассказывали про Кишинёв и Таллин, где побывали ещё студентами, но жить-то там они не остались. Противоречивая тирада «Перца» вызвала внутри Николая смешанные чувства: с одной стороны, он был и прав в чём-то, с другой стороны, разве это так строится новая страна, если все из неё уедут жить в Париж, кто останется здесь. Коля задумчиво молчал, он понимал, что ему нужно сейчас принимать самое ответственное решение в его жизни – остаться с ними или уйти. Хотя навряд ли его просто так отпустят с миром. Он понимал, что попадает в капкан. Некоторые факты, о которых говорил «Перец» действительно имели место быть. Он воочию видел тех самых людей с оружием в руках, стреляющих с крыши по фанатам; он сам видел тех же самых людей на крыше Дома Профсоюзов, кидающихся зажжёнными коктейлями по толпе перед зданием. Ему трудно было отрицать это. Трудно было отрицать и то, что у них были оранжево-чёрные повязки на руках. Под влиянием собеседника он сделал свой выбор: он стал тем, кем даже и никогда не думал – он стал нацистом и возненавидел всё русское. Его завербовали и каждый день промывали мозги пропагандой в течение полугода. Его и вправду обучили стрелять и делать самостоятельно взрывные устройства, минировать и разминировать, но в условиях современной войны этого было недостаточно. Именно поэтому его направили в Польшу для обучения на оператора беспилотных систем. На американской базе он учился ведению боя в условиях городских застроек. Коля имел определённые успехи в этом деле. Благодаря своим кураторам из Мариуполя, он впервые попал на линию фронта в качестве наблюдателя на дроне. В окрестностях Донецка его маленькая группа обнаружила и уничтожила около пятидесяти человек. С почётом их встречали в расположении части. До утра пели песни и ликовали, восхваляя приспешников нацизма украинского происхождения. Коля сильно изменился после зарубежных командировок. Идеи о том, что они потомки тех самых нацистов, которых они самостоятельно возвели в ранг героев, постоянно звучали во всех интернет-ресурсах и на телевидении. Несмотря на некоторые несостыковки в истории, «угнетённые русскими украинцы» пытались доказать, что белое – это чёрное. Его человечность, воспитанная с пелёнок родителями, улетучивалась. Он пытался выжечь ненавистью память о том, что где-то в душе он – русский. Стал чаще говорить на украинском языке. Проходил специальные курсы, когда обучался во Львове. Но так до конца и не смог перебороть русский язык и говорил на каком-то смешанном русско-украинском диалекте, вставляя через слово то русский, то украинский. Однако, это никак не сказывалось на его службе. Большинство кураторов и начальников, не стесняясь говорили на русском. Лишь выступая перед большим количеством военнослужащих они говорили на украинском. Дабы не упасть в грязь лицом в борьбе за самостоятельность. И в то же время многие из них рьяно изучали
