Укусила Муська собачку. Виктор Гончаренко

– Валерку и прямым ходом – в магазин. Наших денег хватило на три поллитровки «Плодово-ягодной», названной «Мулька», и на сто граммов леденцов. Бутылки оттягивали карманы. Ноги несли нас на окраину поселка, где начинался лес. Растительность зеленела, но еще нерешительно, вразнобой. Укромное место оказалось не таким уж и укромным: продувалось резким ветром, земля не просохла, присесть не на что. Валерка глотнул первым, мы последовали за ним. От темного, приторно сладкого вина зашумело в голове. В бутылках оставалось больше половины. «Мулька» долго булькала в горле, наконец закончилась, и мы перевели дыхание. Леденцы лежали у Витьки за пазухой, слиплись, с трудом отклеивались от кулька. По одному леденцу мы все же оторвали. Почти стих ветер, нас приветствовали ветки тополя с крохотными нежными листочками. Валерка сказал:

      – А хорошо здесь! Не жарко, как летом и не холодно, как зимой!

      – Айда лучше на Урал – позагораем, – предложил Витька

      – Солнца нет, – возразил я. – Пошли лучше к Клейну.

      Одноклассник Борька Клейн жил недалеко. Он выпучил глаза, которые стали больше, чем очки:

      – Грязи-то натащили, грязи!

      Стены его комнаты украшали разнообразные рисунки красками и карандашом: Борька имел способности. Он сразу понял, что мы пьяные, и испугался. А нас разбирал смех, потому что Валерка, рассмотрев в углу коробку с кошкой и котятами, пополз к ним на коленках:

      – Трусь-трусь-трусь! Куть-куть-куть! Гуль-гуль-гуль!

      – Пацаны, домой идите! Сейчас мама придет! Вон она – уже идет! В калитку зашла! Одевайтесь, пока не застукала- упрашивал Борька.

      Витьку развезло. Он грохнулся с высокого крыльца, но уже было не смешно: вспомнились родители. Нам казалось, из всех окон смотрят, а если свернуть в степь, то никто не увидит. Смеркалось. Ноги заплетались, подкатывалась тошнота.

      Я пришел домой в сумерках, стараясь не шататься и смотреть строго перед собой. Мать поставила перед мной тарелку, сохраняя полное молчание. Я ел долго, оттягивая расплату. Но меня не ругали. Утром отец голосом, не предвещающим ничего хорошего, предупредил:

      – Повторишь второй раз – голову оторву и собакам выброшу!

      х х х

      Под конец седьмого класса я едва не остался на второй год. В конце мая распухло горло и дало осложнение на ноги. Они не сгибались и дико болели. Однако Зинаида Григорьевна привела экзаменационную комиссию домой. Я ковылял до стола, тянул билеты, как положено. Последним сдавал геометрию. Получил «пятерку».

      Я сильно вырос, чем выделялся и тяготился. На уроках физкультуры в непреодолимое смущение приводила поросль на ногах. Я присматривался к другим – у них много меньше. Физрук считал, что мое место в легкой атлетике. Мне действительно нравилось так рвануть на «стометровке», что из груди вылетало сердце, и прийти первым. Ощущение силы проявлялось не только в беге. На спор двое одноклассников держали перекладину на уровне своей макушки. Я точно рассчитывал разбег, взлетал и с запасом