«Очкарик» был без очков, отчего его близорукие глаза, казались яростно прищуренными. Одутловатое и от рожденья, бледное лицо, казалось в полумраке ангара смертельно бледным. И по этому лицу, вкривь и вкось, шли зеленые полосы, подтеки смешанного с отходами производства, трудового пота. Этот камуфляж издали смотрелся, как боевая раскраска.
– Бабанский, здесь. – Сказал оппозиционер, сдерживая икоту.
И, тут в костре рванула, оставленная без присмотра, кабачковая семечка.
Арестанты разом присели, не опуская рук.
Конвой, плашмя упал на землю.
При виде, встающего, из укрытия, то ли терминатора, то ли смертника, младший сержант Волохович, положил палец на спусковой крючок, а, когда рвануло, ему показалось, что тот бросил гранату. Упав вместе со всеми и не сомневаясь, что все сейчас начнут отстреливаться, и только он один медлит, Волохович, не глядя, пустил длинную очередь в ту сторону, где из укрытия вылез экстремист.
К счастью, для Бабанского, пули пошли верхом, продырявив потолок в дальнем конце ангара.
Тут рвануло, во второй раз. Это было последнее, неизвестно, как застрявшее в углях разлетевшегося костра, семя «кабачка киватого».
Снаружи раздался пронзительный крик:
– Засада!
После этого, у Васи Волоховича, не осталось никаких сомнений, в реальности разворачивающегося сражения, и он пустил, в пугающий полумрак, еще одну очередь.
Капитан Одиноков, в коротком броске, достал его. навалившись, прижал автомат подчиненного к земле, но было поздно. Трое оставшихся автоматчиков уже осатанело палили, короткими очередями в разные стороны, отбиваясь от нападения.
Снаружи, участники рейда, после взрыва и первых выстрелов, залегли, упав в жидкую грязь. Причем, никого уже не тошнило. Вонючая жижа, сразу, стала родной и близкой. Второй взрыв и последовавшая, вслед за этим, стрельба, не оставляли сомнений, что их товарищей сейчас убивают.
Старший сержант Пшеничный, который весь день поддерживал себя в тонусе, совершая короткие вылазки в ближний к управлению магазин, понял, что его час настал.
– Засада! – Крикнул он, передергивая затвор автомата.
Звук щелкнувшего затвора, взбодрил растерявшуюся группу прикрытия. Все немного пришли в себя, но не до такой степени, чтобы сознание включилось полностью. Потому, что все произошедшее позже, участники событий, объясняли частичным помутнением рассудка.
– Прикройте, меня! – Крикнул Пшеничный и, дав короткую очередь, по двери, сделал рывок вперед.
Пока Пшеничный находился, в более-менее покойном состоянии, алкоголь, как бы консервировался, у него в желудке, понемногу распределяясь в организме. Но в момент рывка, все, что было внутри старшего сержанта – пиво, водка, тоник, сидр, сбитень, пришло в движение, хаотично перемешалось, вспенилось и шарахнуло в голову с такой силой, что Пшеничный вырубился на полном ходу, не добежав, до двери, нескольких шагов.
После,