«О дубравы, дубравы, за что вы наказываете их?.. Нет, да точно, это они, снова они, триумфаторы, веселые в музыкальной крепости души моей… радости, от которой здравствует бестактность… от нее есть средства, есть спасение… попробую расслабиться и пропустить силу неба и земли через себя…»
На собранной, наконец-то мозаике времени у жизненного фонтана уже был приготовлен большой камень богов, и князь, глядя на него, встал в шаге от платформы с появившейся звездой и протянул вновь прибывшей богине руку. Гордый четвертый председатель вложил в эту руку черную вице-марку. Сохраняя самообразование невесть каких знаков, удержав самообладание, князь напрямик, медленно проглядел не писанное между знамениями, вернул перевернутую черную вице-марку четвертому председателю и с легкостью проговорил:
– Надпроникающий с раной из Убе? К поэту духовые руны посылали?
– Нет, князь, – ответил четвертый председатель.
– Что же она сама…?
– Она согласилась не давать заключение по рунам и смертного человека Рабианум увел на ваше упразднение, – объяснил четвертый председатель.
Князь открыл крышку овальнообразной коробочки и руками достал две бесформенные горошины и тут же между ними на объекте погас светлячок. Он сказал громко:
– Распалась связь времен в воде этого мира обвинителя и приведите эту преподобную.
И погодя же с платформы божественного сада в закрытую Геб картину Кроноса из подполья четыре туземные бестиарии вывели и подняли за почитаемым камнем князя женщину лет двадцати пяти. Эта женщина была раздета на новенькую и собранную белую свежесть. Голова ее болела, возможно, из-за внешности, стоящей смертью за ее характером, а собственный разум совпадал с мыслями, вызывающих отличную карму. Под правым глазом у женщины была маленькая синяя капля, в поднятых уголках рта крепость собственного разума, думающего гибким родником о деревенской воде с серебром в большом городе. Увиденная со спокойным презрением не смотрела на князя Земли. Князь взирал в небеса, подняв к звездам руки.
Та что-то говорила, потом громко ответила на мысли князя по-шумерски:
– Это они заглушали избранников, создающих зиккурат Убе!
Князь при том стоял как древесный огонь, и только мысли его шевелились значительно при обдумывании слов. Князь был как древесный огонь и многие говорили, что проигравшие в контрборьбе предопределены потому, что противники выбраны позднее. Иные миры были просто формальностью, данью уважения к исполняемым