Возможно, среди добытых у форулканов трофеев, которыми теперь владел повелитель Урусандер, и могло найтись нечто, позволявшее приоткрыть завесу тайны, хотя подобное казалось маловероятным, учитывая одержимость Урусандера идеями закона и порядка. Занимаясь своими исследованиями, полководец мог, конечно, наткнуться на какие-то древние размышления по поводу Витра, но вот только обратил ли бы он на них вообще внимание?
Все признавали, что Витр представлял собой угрозу, неотвратимую и неминуемую. Несколько тысячелетий были не таким уж и долгим сроком, а в мире хватало истин, на постижение которых требовались века. Так или иначе, все сводилось к простому факту: их время подходило к концу.
– Говорят, – сказал Спиннок, выпрямившись и глядя вдоль лезвия меча, – будто в клинок проникает некое свойство Витра, благодаря чему он становится прочнее, не зазубривается и его становится сложнее сломать.
– Да, братец, я тоже такое слышала, – улыбнулась Фарор.
Кузен взглянул на нее, и Фарор вновь ощутила странное чувство, смесь гордости и зависти: ну до чего же хорош, паршивец! Какая женщина устоит перед Спинноком Дюравом? Но она сама никогда бы не осмелилась закрутить с ним роман. Дело было даже не в том, что парень еще не успел толком повзрослеть, в то время как она была на одиннадцать лет старше и к тому же помолвлена. Фарор не задумываясь пренебрегла бы обоими препятствиями, но их семьи – дома Хенд и Дюрав – связывало слишком близкое родство. А запрет на сей счет был строг и непреложен: дети родных братьев и сестер не могли вступать в интимную связь.
И все же здесь, вблизи от Витра, столь далеко от земель тисте, некий голос нашептывал ей, порой весьма настойчиво: да кто, собственно, узнает? Финарра Стоун уехала и вряд ли вернется до захода солнца. «Все тайны сохранит земля, а небу дела нет до игрищ тех, кто смотрит на него». В произведениях Галлана содержалось столько захватывающих дух истин, будто поэт проник в ее собственный разум; да и наверняка не одна только Фарор так считала. Каждый находил в этих истинах свой вкус и аромат, и казалось, что стихотворец обращается напрямую к каждому слушателю или читателю. Волшебство тех, кто посвящал жизнь изучению тайн Ночи, с трудом могло сравниться с магией поэм Галлана.
Его слова пробуждали у Фарор самые сокровенные желания и от этого становились опасными. Усилием воли она заглушила шепот у себя в голове, подавляя сладостные, но запретные мысли.
– А еще рассказывают, – продолжал Спиннок, убирая меч в ножны, – что у азатанаев есть