А еще он мой менеджер. Менеджер, случайно ставший лучшим другом. Познакомились мы три года назад. Хотя вообще-то я знаю его немного дольше. Он уже давно играет в моей жизни важную роль, только, похоже, опять-таки не осознает, насколько важную. Понятия не имею, что творится у него в голове и отвечает ли он на мою симпатию. Да и какая, собственно, разница?
Ему нравится делать вид, будто я его ужасно раздражаю, но, когда он смотрит на меня, уголки его губ иногда чуть приподнимаются. Так бывает каждый раз, когда я рассказываю историю про парня из колледжа. Того, с которым мне пришлось задрать колени до ушей, отчего я почувствовала себя свернутым спальным мешком (рассказ об этом сопровождается энергичной пантомимой). Примерно минуту продолжались унылые толчки, а потом молодой человек проорал мне на ухо: «Хочу, чтобы ты испытала оргазм!» «Ладно…» – ответила я, к собственному ужасу, и подняла большой палец. В результате я почувствовала нечто противоположное оргазму, к тому же мне пришлось молиться, чтобы не пукнуть прямо в моего кавалера. После такого конфуза это была бы уже не моя, а его смешная история.
Случаи, когда мне удавалось заставить Майера по-настоящему улыбнуться, можно сосчитать по пальцам. Зато от его улыбки у меня земля уходила из-под ног. Открытые зубы, ямочки на щеках, лучики возле глаз – я буквально ахнула, когда увидела все это впервые, и Майер тут же придал своей физиономии обычное выражение. Улыбку как будто пылесосом затянуло. Тот день стал памятной датой в моем календаре.
Особенное достижение – если тебе удается рассмешить другого комика. Тем более комика такого классного, как Майер в свое время. Наверное, он и сейчас мог бы зажигать, если бы хотел. Раньше он был очень популярен. Его показывали по телику в передаче о восходящих звездах стендапа. Он выступал на разогреве у суперзнаменитостей. Его номера были глубокими по смыслу, а говорил он почти монотонно; казалось, он рассказывает о каких-то ничего не значащих пустяках и даже сам скучает. Тем неожиданнее звучали потрясающие шутки. Они попадали в цель сразу же, но потом вспоминались зрителю снова и снова и от этого становились еще смешнее. Майеру не нужно было гримасничать или жестикулировать, он почти не использовал бранных слов, зато, когда использовал, они производили мощный эффект. Все кусочки, из которых состоял номер, соединялись без швов, образуя единую сквозную историю.
Если задуматься, то мы с Майером полные противоположности друг другу.
– Я предупреждал тебя, что та шутка дерьмовая, – говорит он, посмеиваясь ледяными голубыми глазами.
– Сейчас была шутка о шутке? – парирую я, выключив микрофон и наушник.
Вместо ответа Майер закатывает