Надежда Николаевна. Всеволод Гаршин

каждый день где-нибудь бываю: так и проходит die ganze Woche[2].

      И она гордо посмотрела на своего собеседника, который даже съежился, услышав столь пышную программу удовольствий. Это был белобрысый человек лет двадцати пяти, с узким лбом, с нависшею на него гривкою, с бронзовою цепочкой. Он вздохнул, робко глядя на свою великолепную даму. Увы, где ему, скромному апраксинскому приказчику, преследовать ее изо дня в день по клубам и кафешантанам?

      Мы встали и пошли бродить по комнатам. В конце анфилады их широкая дверь вела в зал, назначенный для танцев. Желтые шелковые занавески на окнах и расписанный потолок, ряды венских стульев по стенам, в углу залы большая белая ниша в форме раковины, где сидел оркестр из пятнадцати человек. Женщины, по большей части обнявшись, парами ходили по зале; мужчины сидели по стенам и наблюдали их. Музыканты настраивали инструменты. Лицо первой скрипки показалось мне немного знакомым.

      – Вы ли это, Федор Карлович? – спросил я, трогая его за плечо.

      Федор Карлович обернулся ко мне. Боже мой, как он обрюзг, опух и поседел!

      – Да, я – Федор Карлович, и что же вам угодно?

      – А помните, в гимназии?.. Вы приходили со скрипкой на уроки танцев.

      – А! Я и теперь сижу там, на табуреточке, в углу залы. Я помню вас… Вы вальсировали очень ловко…

      – Давно вы здесь?

      – Вот третий год.

      – Вы помните, как один раз вы пришли рано и в пустой зале сыграли элегию Эрнста? Я слышал.

      Музыкант блеснул своими заплывшими глазами.

      – Вы слышали? Вы слушали? Я думал, что меня никто не слышит. Да, я иногда играл… Теперь не могу… Теперь здесь; на Масленой, на Пасхе – день в балаганах, вечер здесь… (Он помолчал.) У меня четыре сына и одна дочь, – промолвил он тихо. – И один мальчик в этом году кончает Annen-Schule и поступает в университет… Я не могу играть элегии Эрнста.

      Капельмейстер взмахнул смычком несколько раз; оглушительно дернул тощий и громкий оркестр какую-то польку. Капельмейстер, помахав такта три-четыре, сам присоединил свою визгливую скрипку к общему хору. Пары завертелись, оркестр гремел.