Лонгрен, усмехаясь, наблюдал.
– Такого не должно повториться, Наоми. Прекращай выглядеть жалко, а то меня начинает тошнить.
– Прошу прощения, мой король… – подавляя слезы, девушка поспешила подняться на ноги, – такого больше не повторится.
Лонгрен сделал еще глоток.
– Скажи, что рабыня может войти. Лекаря отошли.
– Сюда, мой король?
– Прямо сюда, – строже повторил Лонгрен. Наоми колебалась.
– Я выгляжу неподобающе, мой король… Как могу я показаться перед слугами в таком виде?
Лонгрен отставил бокал и поманил к себе девушку. Наоми подумала, что сейчас ее снова начнут топить или ударят, однако не смогла противиться мужу и опустилась на ступеньки рядом с ним. Лонгрен осторожно распутал ее волосы и вытащил из них заколки. Вымокшие золотистые пряди свободно упали вдоль плеч.
– А теперь засмейся, Наоми, засмейся так, будто я рассказал хорошую шутку. Пусть подумают, что мы просто дурачимся, остальное их волновать не должно.
– Поняла, мой король.
Наоми засмеялась, пытаясь скрыть в дрожащем голосе фальшь, и поспешила к двери. Она не могла отделаться от жуткого чувства и больше всего боялась, что глаза или нелепые движения выдадут ее. Бедро отзывалось болью. «Ничтожество, – думала девушка, – я такое ничтожество». Громко хохоча и вкладывая в этот смех все свое отчаяние, Наоми приоткрыла дверь и выглянула в коридор.
– Девушка может войти, – весело сообщила она, тут же добавив: – А ты, Периций, свободен. Королю не нужно твое присутствие.
Мисора с опаской взглянула на мужчину. Он отпустил веревку, связывающую ее запястья, и кивнул в сторону королевы.
– Иди, тебя ожидают.
Женщине пришлось повиноваться. Она медленно дошла до купальни, как будто хотела позлить королеву, и в легком недоумении взглянула на ее мокрые волосы. Что за дешевый спектакль? И это-то маска радости? Она вошла в купальню, устремив взгляд в пол: «Я не должна смотреть на короля. Он, наверное, обнажен и сочтет это за дерзость».
Наоми прикрыла дверь и вопросительно взглянула на Лонгрена. Что теперь? Ей нужно уйти или остаться? Одновременно хотелось и того и другого. Было бы прекрасно скрыться от чужих глаз, запереться где-нибудь и дать волю слезам, но нельзя же оставить мужа наедине с этой мерзкой женщиной. Наоми помнила, как та убивала себе подобных – без чувства жалости, будто бы даже получая удовольствие. Теперь рабыня стояла перед ним, склонив голову, но не более. Плечи и спина расправлены, будто безродная что-то из себя представляла. Наоми показалось, что этого недостаточно. Минуту назад она валялась на этом полу, так почему же рабыня не падает ниц? Неужто только ей, королеве, положено унижаться? Отдавшись секундному порыву гневного отчаяния, Наоми толкнула ее.
– На колени! Перед