После похорон мы все в семье изменились, и боюсь не в лучшую сторону. Мама замкнулась в себе, во мне тоже, что – то сломалось не так, все стало, не то.
Не думала, что еще возьмусь писать в дневнике, ан нет, пишу и поражаюсь своему спокойствию, мне кажется, предложи мне написать сценарий своей казни и смертельный приговор. Опешу все преспокойно и в самых ярких красках, и подпишусь.
Лешка все время где – то пропадает, дома почти не бывает, он и ночевать приходит не всегда. Когда приходит, частенько приносит продукты. Последний раз, когда он приходил, принес две банки тушенки и грамм триста манной крупы, не весь, что по прежним временам, но сейчас это весьма не дурно.
Леша побыл совсем не долго, только пока переодевался. Он рассказал, что вояки, что – то затевают, строят какие – то сооружения по периметру нашей области. Откуда он это узнал, не ответил, но сказал, что это точная информация, а не какие – то, как он выразился «бабьи слухи».
29 июня
Леша пришел сегодня рано утром, весь, какой – то взъерошенный, на месте ни минуты не сидит все, что – то крутится, суетится.
Соскочит и начинает ходить туда – сюда и все твердит, что нужно бежать, срочно бежать, пока не поздно. Еще он говорит, что вояки что – то затевают, может даже они задумали массовое уничтожение всех, тут нас разом. И проблемы их решатся и от заразы избавятся разом.
Верно, не будет у нас, наверное, больше шанса бежать, чем сейчас. Блокпосты на выездах из города стали меньше охраняться и патрулей на улицах почти не стало, толи вымерли они, толи просто солдат куда – то еще перевели.
Да вот, как тут бежать мать, же не бросишь, что ее теперь силком тащить? Еще эти сложности, когда тут и так все не просто.
30 июня
Немного поспала, проснулась и никак себе места не нахожу, взялась за дневник, что бы хоть как выложив все на бумаге, собраться с мыслями, понять себя.
Чуть ли ни до утра просидели, проговорили с мамой.
(Как же она изменилась за последнюю неделю, больно смотреть. Ее взгляд померк, стал прозрачен и пуст, в движениях и жестах стала заметна старческая медлительность, а ей ведь нет и сорока.)
Мы заговорили с ней и разговорились, Алешка был взволнован, вернее, взвинчен, мама же, напротив, до равнодушия спокойна.
Мы пытались убедить маму бежать. Мама согласилась, что бежать надо, но только нам двоим, а она останется. Останется потому, что хочет остаться. Потому, что не хочет стать причиной неудачи, не хочет быть обузой. Не хочет и того, что бы мы оставались здесь, тем более из – за нее.
Мы многое тогда наговорили маме, она тоже много чего наговорила нам.
Потом мы уже все перешли на повышенные тона, мы срывались на крик, плакали, мы шептались. Мы говорили, говорили, говорили.
Но в итоге:
· Мать, по-прежнему