– А вот хотя бы, что это за цены за такие? Это ж ни в какие ворота.
– Цены, это да! – согласился Николай Николаич и засмеялся. – Цены-то отпустили, а зарплаты – не догадались.
– А тебе всё хихоньки да хаханьки, – разочарованно поморщился Иван Сергеич.
– Это почему это? – обиделся Николай Николаич. – Я тоже полгода зарплаты не видал.
–Тоже, – передразнил его Иван Сергеич. – А чего же радуешься?
– А чего, плакать что ли?
– Это как карта ляжет, а то и не только что заплачешь.
– Это уж да, – согласился Николай Николаич, разливая по рюмкам водку с особенно серьёзным выражением лица, какое бывает только у пьющих людей. – Ну, подняли. Земля, как говорится, пухом. Не чокаемся.
Иван Сергеич выпил с удовольствием, а Николай Николаичу не пошло: он весь сморщился, покраснел и надулся, судорожными движениями удерживая благоприобретённое внутри себя.
– А вот скажите-ка мне на милость, – обратился Иван Сергеич ко всем за столом, видя, что Николай Николаичу теперь не до него, – кто это всё устроил? На полях травы по пояс, так дуром и пропадает, колхозы развалили, в деревнях по две беззубых бабки, заводы стоят, а они нам эти доллары ихние. Что это за такое?.. Что, своих денег нет?!
– Успокойся ты, – не вытерпела Полина Ивановна, сердито махнув на мужа ладошкой. – Разошёлся, как не знаю кто. Кончай давай, не на митинге. Знай себе ешь, пей да поминай.
– Да я-то что? я – ради бога. Мне самому ничего не надо, чего мне тут осталось. Я вот о них, – и Иван Сергеич кивнул на Олю с Юлей, которые были целиком поглощены вишнёвым компотом, а ещё больше – сами собой.
– Помолчи, говорю.
Жене было не до него, она то и дело бегала на кухню принести то того, то другого. Галина Ивановна смотрела за двойняшками. Саша был занят Верой. Николай Николаич перемигивался с дочерью, которая грозила ему пальцем, чтоб не пил больше. И Ивану Сергеичу стало скучно. Он вздохнул и принялся за гречневую кашу с котлетой. Однако после очередной рюмки всё ж не утерпел:
– Не-ка, что ни говори, раньше жизнь лучше была. Раньше если работать – работали, а гулять – так гуляли. С утра до вечера в колхозе, а потом как пойдём (пацаны) по деревням, да с гармошкой. И так до зари, а там – опять на работу. Когда спали, и не знаю. А теперь что? И не видать никого, как повымерли… Правильно я говорю, Иван Павлович?
– Да, раньше это было да! всё это, – спохватился старик, зажмурился, и на лице его появилась самодовольная улыбка. – Годы уходят, видишь что.
Все ждали, что он ещё что-то скажет, но старик ничего больше не сказал. Улыбка сошла у него с лица, и глаза остановились в одной точке.
– Раньше страх был в людях, вот что, – вставила Клавдюха и сердито прижала подбородком узел платка. – С оглядкой всё же жили. А теперь чего делается: живут невенчанные. Хочу – живу, хочу – брошу. Озорники какие-то.
Эту тему женщины поддержали и довольно долго проговорили о современных нравах. Правда,