А вот Леша, который сидел сейчас возле нее, напротив вызывал в ней чувство неприятия. Нет, она хорошо к нему относилась, но он так напоминал ей ее саму в детстве! Она одновременно и сочувствовала ему и тяготилась им.
Дети носились по детской площадке, висли на перекладинах, по очереди катались на качелях, а Леша сидел с ней на скамейке, нервно моргал глазами и будто чего-то ждал от нее. Леля осторожно покосилась на него: такой маленький, всего 6 лет, а уже с нервным тиком – вон как глазами сильно моргает. Опять, поди, отец у них напился и гонял всю семью.
– Леша, а ты что с детками не играешь? – ласково спросила она ребенка. Мальчик снова сильно моргнул и посмотрел на нее с какой-то заискивающей и в то же время скорбной улыбкой.
– Вчера папка опять пьяный пришел, и спать нам не давал всю ночь…
– Ты хочешь спать? Тебе было страшно? Ты устал? – Леля забыла о неприязни – теперь только сострадание было в ее душе. – Скоро мы пойдем обедать, а потом тихий час – ты сможешь поспать.
– Мама с ним ругалась, а он табуреткой в нее кидался и зонтиком, и кастрюлей… – заискивающая жалкая улыбка сползла с его губ, глаза опять сильно моргнули.
У Лели вся душа перевернулась. Зачем? Зачем этот мальчик все это рассказывает ей? Она так расстраивается после всех этих разговоров! На душе потом мрак. И это чувство бессилия… Что она может сделать? Ничего. Все эти разговоры только расстраивают ее, напоминают ей самой о ее детстве, о пьяном отце, таскающим за волосы маму и разбивающим ей, маленькой, в кровь губы. Она так боялась пьяного отца, что желала ему смерти. Часто ей приходила в голову мысль, что если бы ей пришлось выбирать между мертвым, лежащим в гробу, или живым, но пьяным папой, то она выбрала бы мертвого.
На лице Леши снова появилась эта заискивающая унизительная улыбка. В порыве Леля обняла его, погладила по голове. Если бы она как-то могла помочь ему, но что она может? Хорошо, что у нее самой все это позади. Отец умер давно, а вся издерганная невротичная мама ушла в мир иной совсем недавно. Теперь, когда их не было, Леля думала о них порою даже хорошо, без ненависти, которую питала к ним при их жизни. Вот только от презрения к родителям она, наверное, никогда не избавится. Ну не могла она уважать этих людей и все тут. Хотя разве сама она лучше их? Такая