– Сергей Николаевич, что скажете? – дал слово начальнику особого отдела барон. – Есть ли что-нибудь новое по вашей линии? Толстого мы спрашивать не будем, он и так под вашим руководством действует и всё вам напрямую докладывает.
– Так точно, ваше превосходительство, я сам доложусь, – кивнул бригадир Баранов. – При ставке главнокомандующего Южной дунайской армии, как вы и сами знаете, в самом начале этой войны было всего семь иностранных военных представительств. Французы своего атташе после их этой самой революционной чехарды отозвали. Густав Третий Шведский, замирившись, своего представителя к нам пока ещё обратно сюда не вернул. Так что теперь у нас осталось всего пять представительств. Это, собственно: испанское, австрийское, польское, английское и прусское. Вот как раз последние два и заслуживают нашего особого, пристального внимания. Подозрительная возня у пруссаков с британцами началась сразу же после взятия Измаила и после наших апрельских Дунайских поисков. И до этого они, конечно, были достаточно активны, суетились, депеши к себе в столицы и к туркам слали, ну а тут уже совсем зашевелились. Практически каждые две недели прискакивал к ним курьер из своего, Санкт-Петербургского посольства, а то и напрямую по Варшавскому тракту из столиц. После Мачинского сражения и появления у нас в Галаце турок-переговорщиков барон Корф и Джон Хобарт из шатров у них не вылезали, всё чего-то они решали там. Наши агенты докладывали, что добрая половина дипломатической почты, уходящей из Галаца к визирю и далее к самому султану, составляли их бумаги. Две недели назад с последним британским курьером заехала сюда большая партия золота, после чего турки начали резко и особенно упорствовать на переговорах. Генрих Фридрихович,