– Что ж его отец, видя, как угасает дитя, не отправил тотчас скрипку обратно к тому колдуну? – спросила возмущенная княгиня. – У Голицыных, слава Богу, довольно богатства, чтобы возместить стоимость проклятой скрипки, если она пропала бесследно! Но человек, убивающий собственное дитя ради денег… Такого человека следует проучить, и проучить жестоко! Степка! Приведи немедля Шмидта! Я пошлю его к итальянцам, пусть посмотрит мальчишку! А и ты, Иван Андреич, хорош! Тебе было велено заниматься итальянцами – где ты бродил?! Отчего не с ними был?!
Маликульмульк уставился в тарелку. Он понимал, что Варваре Васильевне опять нужно выкричаться. Но умом-то понимал, а судорога, прижимающая локти к бокам и вдавливающая голову в плечи, к уму отношения не имеет – ишь, все тело поджалось, до самых тайных уголков. Мужской крик так не действовал – этого Маликульмульк наслушался за карточными столами вдосталь. А женский внушал дичайший страх, терпеть этот страх не было мочи – он вдруг вскочил и, опрокинув стул, выбежал из столовой.
Свою вину он видел ясно – должен был, должен был! Сопровождать дивное дитя с его скрипкой чуть ли не в нужник! Следить за каждым шагом! Двери перед дитятей распахивать!
А когда скрипочку оставили ненадолго в комнате – сесть у дверей на табуретку и никого не пущать! Кстати, где же болтался казачок Гришка? Это ведь ему следовало быть при итальянцах неотлучно.
Вина и негодование перемешались в голове – от сознания, что совесть все же нечиста, Маликульмульк взялся преувеличивать все, до чего дотянулась возмущенная память, и таким образом делать из себя почти что невинную жертву княгининой злобы. К счастью, хватило его ненадолго.
Он забрался в башню, в свою разоренную и потому не запертую комнату. Там он почувствовал себя в безопасности, забрался в амбразуру и кое-как умостился на узком подоконнике. Немилосердно дуло, но он раскурил трубочку и почувствовал себя гораздо лучше. Дует – и ладно, главное, что княгиня не полезет сюда по шаткой и узкой лестнице.
Но в конце концов полегчало, да и сквозняк выжил его из убежища, Маликульмульк побрел вниз. Там, в сводчатых сенях, его и отыскал взволнованный Степан.
– Иван Андреич, вы вчера лекаря нашего не встречали? Все с ног сбились, их сиятельство кричать изволят…
– Нет, – подумав, отвечал Маликульмульк. – Я даже в комнату к нему стучался – не было… А нынче – стучать пробовали?
– Стучали, так комната заперта. И никто ничего не слыхал.
Маликульмульк подошел к окну, глядевшему в Северный двор, уперся ладонями в подоконник и нахмурился; странным образом сдвинутые брови помогали размышлять. Князь посылал его поискать Христиана Антоновича сразу, как только стало ясно, что скрипка пропала. В гостиных доктора не было, в комнате не было, не на поварню же он пошел! Хотя и сие возможно: понимая, что к позднему роскошному ужину его не пригласят, Шмидт мог потихоньку поужинать на поварне, чтобы не лечь спать голодным. Сам Маликульмульк