– Помнить-то помню, да не ходил бы туда.
– Это почему?
– Да потому. Не та она, которая тебе нужна. Не ходи. Иди в свою дежурку. Вина выпей. Я «немироффку» докушаю. Так и скоротаем дежурство, а завтра новая жизнь начнется.
– Не, – мечтательно не согласился Жорик, – я с Еленой Михайловной Рождество буду встречать.
– Ну, гляди, мое дело предупредить, а ты как знаешь. Бывай! – Перчик булькнул в бутылку, глотнул немного, пьяненько ухмыльнулся и задремал.
А Георгий, памятуя обо всяких возможных пакостях, осторожно подошел к двери, достал ключ, вставил в скважину, со скрежетом повернул в давно не смазанном замке. Толкнул. Дверь поддалась и со скрипом открылась.
Любовь, что это за штуковина? Почему разрывает сердце Жорика, влечет к предмету обожания, будто к другому полюсу магнита? Почему кажется ему, что уж если эти полюсы притянутся, то не разорвет их никакая на свете сила? Единство ли это противоположностей, подслушанное Гераклитом у Логоса? Те ли это слезинки Инь и Ян восточного бога, что если сливаются, то в океан? И ни переплыть, ни познать, ни заглянуть до неведомого дна смертному невозможно? Что же это за штуковина такая? В самом ли деле правду говорят люди про лебединую песню? Про то, как высоко-высоко поднимается птица, плачет в отчаянной тоске последнюю песню о погибшей лебедушке небу и не хочет жить без нее, складывает крылья и разбивается насмерть? Правду ли писал Гоголь про Андрея, несчастного сына Тараса Бульбы, позабывшего из-за этой самой любви и братьев своих казаков, и честь, и отца родного? То ли говорил монах Банделло, а после пересказывал Шекспир про Ромео и Джульетту, или брехня? Кто знает? Разве что умудренный годами поэт Лев Петрович Вахрамеев покрутит седой ус, покачает головой, вспомнит про былое, лукаво улыбнется, вздохнет, а после и он ничего не скажет. Промолчит. И я вот тоже не знаю. Но, наверное, есть она, окаянная, раз столько из-за нее бед, столько войн было, столько хороших парней жизни свои молодые переломали, а то и вовсе их лишились. А сколько по тюрьмам сгинуло! Какие герои! Наверное, есть, да никто на всем белом свете не знает, когда она счастье, когда бессмысленная и пустая ветреность, а когда мука адская.
Не знал и Жорик. Но тянул его этот самый магнит к Елене, объединились в душе его и белая, и черная слезинки, слились в океан. И не ведал он уже, что творил. И никого не слышал, а коли услыхал бы, так не послушал, даже если сам Господь Бог, а не перчик из «немироффки», сказал:
– Остановись, Жорик! Вернись в дежурку! Охолонись!
Не было ему уже пути назад, и скрип двери, словно марш Мендельсона, настраивал на счастливые ноты.
6
И Елене не сиделось. Прокручивала она разные варианты обогащения и додумалась уже до продажи Жоркиной квартиры, поездки в Турцию за дешевым товаром, сбыта его втридорога. Раз десять смотаться, а потом можно и квартиру на первом этаже в центре купить, магазин в ней открыть. Часть в аренду сдавать, а в другой свой отдел. Или кафе. И так это у нее складно выходило, что года через три становилась